Сергей Антонов - Васька

— Мерси…

Вынесли его из котлована поспешно, не дожидаясь ни врачей, ни «скорой помощи». Гибель в котловане была бы чрезвычайным происшествием. И пункт соревнования не выполнили бы. А наверху Метрострой ни при чем.

Часам к шести утра подошла смена: отоспавшиеся бригадиры дистанции и мобилизованные управленцы. Отработавшие ребята толпами бродили по улице, стреляли у прохожих сухую папироску. Гусаров бормотал: за провода не хвататься… на изоляцию не надеяться… кувалды проверить… А бухгалтеры и техотдельцы растерянно поглядывали на мокрую кучу. Куча эта, сданная Митей под расписку, представляла собой двадцать один комплект брезентовой спецовки.

Гроза кончилась, но под настилом еще капало. Из окон треснувшего дома звучал бодрый голос диктора: «Колхозники колхоза имени Шевченко хотят послушать вальс Штрауса «Сказки венского леса». На втором этаже качался щегол в клетке. Пробившись сквозь тучи, в Каланчевскую площадь косо вонзился библейский солнечный луч.

Чугуева соскребла лопатой глину с сапог, вымыла голенища и пошла выискивать сухое местечко — приткнуться поспать.

Будто в бок толкнули Чугуеву. Она вздрогнула и проснулась с тревожным чувством опоздания. Сенная подстилка дурно пахла. Косари махали где попало, нарезали дурмана и багульника, вот и голова чумная.

Никто не подумал ни искать ее, ни будить. «Кабы на работу, растолкали бы», — вздохнула она беззлобно. Вспомнила Осипа, отцово письмо, окончательно проснулась и, как была, в мятом бумажном платьишке, выскочила во двор.

На дворе стоял праздничный полдень.

Гусаров лепил «маяки» на треснувшей стене. Он сказал, что ребята с 41-бис собираются смотреть кортеж героев Арктики на Пушкинской площади. Отыскивать Осипа было почти безнадежно, и все-таки Чугуева отправилась на площадь. Телевизоров тогда еще не было, и Москва, бросив дела, толпами двигалась к центру. Трамваи стояли. На подходе к центральной магистрали тротуаров уже не хватало. Чтобы не марать москвичей, Чугуева сошла на мостовую. Неровная булыга подворачивала ноги. Она разулась, пошла босиком.

У площади, где висел круглый запрещающий знак с лошадиной головой, ее остановили. Она объяснила, что отбилась от бригады метростроевцев. Милиционер обратился к старшему. Старший велел надеть туфли и пропустил.

Течение толпы занесло ее к Дому интернациональной книги и стало прибивать к Гнездниковскому. На выступе витрины коммерческого гастронома примостился парень со значком ГТО. Забралась и Чугуева. Стало видно, как с горки, фасады домов, разряженные флагами и лозунгами, пустую в обе стороны, промытую и подметенную дорогу, ненужные трамвайные рельсы, сконфуженно вжавшиеся в асфальт. Стрелка четырехгранного светофора выжидательно стояла на зеленом секторе. На коне ехал милиционер с шашкой. Белый конь косо гарцевал, словно сносимый ветром. Вдоль домов густо шевелились кепки, тюбетейки, фуражки, косынки, береты. Чугуева заметила кирпично-красные мохры комсорга и белокурую головку Таты. Может быть, и Осип торчал поблизости, да высматривать его было трудно. Все внимание уходило на то, чтобы устоять. Покатый подоконник был забит до отказа, а зрители все лезли и тискались. Особенно донимала сладко надушенная толстуха: цеплялась, вертелась, примащивалась. И все-таки она не удержалась, килограммы перевесили, и на ее месте оказалась входившая в моду артистка кинематографа.

— Костик, Костик! — Артистка старалась, чтобы ее увидели все. — Смотри, вот где я! Подойди ко мне! Да не сюда, а сюда. Какой ты немобильный, Костик! Иди, я за тебя буду держаться!

Кавалер ее отодвинул плечом похожую на евнуха старуху и встал, где велено.

Старуха упрекнула с достоинством:

— Нельзя ли повежливее, товарищ. Хотя бы в такой день.

— Ничего, ничего, — бормотал застенчивый Костик. На нем были фиолетовый костюм и красный галстук.

Время шло. Челюскинцы не ехали. Красноармеец выжал с подоконника значкиста, артистку придавило к Чугуевой.

— Гляди, замараешься, — предупредила Чугуева. — Я не обсохши.

Артистка с испугом взглянула на заляпанное черной глиной платье, на замшевое от цементной пыли лицо и соскочила на тротуар.

— Костик, Костик! — паниковала она. — Испачкалась, да? Мазут? Да?

— Ничего, ничего…

— Что значит, ничего?! Английский креп-жоржет! С тобой пойдешь, всегда что-нибудь.

— Не переживай, — примирительно загудела Чугуева. — Грязь — не сало. Потер — отстало.