— Позвольте мне полюбопытствовать, какое должностное лицо занимается мною. — Я все же не употребил слова "допрос". Допрос, казалось мне, это уже конец. Впрочем, и Бердяева не допрашивали. А что это было? Беседа. И мой собеседник подчеркивал предельную предупредительность, предельную точность в отборе слов, выражений, предельное внимание ко мне.
— Майор службы государственной социальной защиты, инспектор отдела запрещенных изданий Чаинов Алексей Иванович.
— Я по запрещенным изданиям, значит, прохожу, — улыбнулся я, должно быть, очень жалко.
— Вы никак не проходите еще, — сказал Чаинов. — Мы просто с вами беседуем. Согласитесь, ваше эссе о Бердяеве направлено отнюдь не на укрепление нашего государства и нашей идеологии. Больше того, очерк, как вы изволили выразиться, напечатан в зарубежных журналах.
— Я не передавал рукописи за рубеж.
— Выясним, — улыбнулся Чаинов. — Меня сейчас интересует самое существо дела, а не формальная сторона.
Чаинову было около сорока. Он был голубоглаз, розовощек, плечист. У него были красивые руки, крепкие мускулы, и он, по всей вероятности, был спортсменом. Короткая стрижка, не ежик, а вполне интеллигентная прическа подчеркивала высокий загорелый лоб. Отсутствие мешков под глазами, хороший цвет лица, белые зубы свидетельствовали об умеренном образе жизни и крепком здоровье. Он был устоявшимся социальным типом: отлажен, отчищен, отпомажен, отмассажирован, отглажен, отполирован до блеска. Глазу не за что было зацепиться. Что называется, человек без изъянов. Накрахмаленная сорочка была ослепительной белизны, однако чуть подсиненная. От нее шла прохлада. Впрочем, и весь кабинет дышал озоном, несмотря на адскую жару на улице. Было такое впечатление, что только что в кабинете произведена влажная уборка, затем включен вентилятор, но вентилятор поставлен не на столе, а на шкафу: пусть сверху вниз гонит чистый воздух, которого всем хватит — и допрашивающим, и допрашиваемым.
Не обнаружив никаких магнитофонных устройств, я все же поинтересовался, не записывается ли наша беседа. Он ответил, что это ни в моих, ни в его интересах. Я удивился, как он это сказал, и почему-то поверил ему.
— Вы хотите, чтобы я был с вами откровенен? — спросил я. — Я готов. Больше, чем я сказал в моих очерках, в моей душе ничего нет. Собственно, можно было бы меня и не допрашивать, поскольку вы располагаете всеми моими мыслями и убеждениями.
Чаинов поглядел на меня пристально, будто говоря мне: "Вы что имеете в виду, этот мистический сеанс? Так он не в счет. Мы, диалектики и материалисты, не верим в чертовщину. Нам нужны факты, а факты вещь упрямая. Наши кадры решают все! Запомните это раз и навсегда!" Как филолог по своему базовому образованию, я все же уточнил: "Не наши, а просто кадры решают все". Так говорил Он, И так говорили Все. — "Надо в корень смотреть, — ответствовал Чаинов. — А корни где? На поверхности? Нет! Корни скрыты. Они в народной гуще. А народная гуща доверила нам на хранение эти корни. В целях конспирации и революционной бдительности мы говорим: "Кадры решают все", а в корневой системе это означает, что именно наши кадры все решают. Зарубите себе это на носу раз и навсегда!" — "Но я все-таки кое-что поясню, авось от этого будет и вам какая-то польза. Значит, откровенность за откровенность. Будем учиться у великих чекистов прошлого. Вы согласны?" — "Разумеется".
Я еще раз окинул взором его отутюженно-полированный облик, он перехватил мой взгляд, понял, о чем я скажу, но, по всей вероятности, не до конца, иначе бы не улыбался так по-доброму.
— Всякий раз, когда я проходил мимо вашего дома, — начал я, — поражался тому, как выглядят ваши работники. Знаете, они отличаются по своему психологическому виду от всех социальных слоев. Крепкие тела, гранитные подбородки, полированный блеск глаз, собранность военных и легкая вальяжность спортсменов высших разрядов, предельная раскованность и удивительная концентрация силы. Особая статья одежда: от шнурков или липучек на башмаках до ленточек на шляпах — все добротно, со вкусом, все вывезено из лучших стран мира. Вам надоело меня слушать? Не о том я говорю?
— Продолжайте, пожалуйста, — сказал он, улыбнувшись.
— И сколько вас таких в этом доме сидит? Пусть одна тысяча ловит шпионов. Другая — профессиональные разведчики. А остальные? Если вы уж хотите все до конца знать обо мне, то можете зафиксировать. Останусь жить, обязательно напишу книгу под названием "Паразитарий". В ней расскажу о том, как было создано общество, где несколько социальных слоев паразитировало на других слоях, где паразитарной общностью пронизано все — экономика, экология, политика, воспитание, идеология, государственное устройство, партия, профсоюзы, молодежные организации, отдых, торговля, промышленность, сельское хозяйство. Паразитарность вошла в человеческие интимные отношения, разложила любовь, родственность, совесть, гражданственность, человечность. Рядом с вами, как параллельная структура, функционирует в стране немыслимый по фантастически паразитарным размерам — бюрократический аппарат партии.
Читать дальше