Юрий Азаров - Паразитарий

Когда я пришел в себя, одна из девочек сказала:

— Персонаж считает себя знатоком первого века. Пусть скажет, кто такие зилоты.

— Кто такие зилоты? — спросила вторая девочка.

— Представители еврейской бедноты, мелких торговцев, ремесленников. Ожидали воинствующего Мессию. Боролись с римлянами…

— Нет, — улыбнулась первая девочка и захлопала в ладоши. — Зилоты — это представители фанатической секты ревнителей, главные виновники всех мятежей и возмущений иудеев против римлян, убийцы святого первомученика Стефана…

— Предлагаю испытание царапанием и продырявливанием, — сказала одна из девочек.

— Этого делать нельзя. Вас выгонят из школы. Моя кожа приговорена к эксдермации и как особо ценный материал продана за очень большую сумму… — прохрипел я.

Девочки, однако, расхохотались, стали царапать и дырявить кожу двумя циркулями и тремя заколками, но в это время раздался щелчок и верхняя плита поползла влево. Проклятая девчушка, та, что посимпатичнее, успела пырнуть в меня заколкой, от заколки что-то отломилось, и эта отломленная штучка поползла по моей коже, уже под плитой разрезая и царапая мое тело.

Я полагал, когда жернова вновь возвратятся на прежнее место, девчушек не будет, но у них, должно быть, было особое задание, и они страшно обрадовались, когда я встретился с ними вновь. Грудь моя была разрезана осколком заколки, и они пришли в восторг от своей выдумки.

— Дай ему еще один вопросик на засыпку, — предложила та, которая менее симпатична.

— Нет, я еще хочу у него кое-что спросить. Что такое милосердие?

Откровенно говоря, мне не хотелось отвечать ни на этот, ни на какой-либо другой вопрос, но я знал, что у них есть способ заставить меня отвечать: желобки в жерновах можно было сужать с помощью рычажка, и тогда плиты сдавливали тело так, что хрустели косточки. По мере того как я тянул с ответом, плиты съезжались и бетон впивался в тело. Особенно нестерпимая боль была в груди: вот-вот и ребра треснут!

— Милосердие — это готовность или даже потребность помочь ближнему из чувства сострадания, человеколюбия… — прохрипел я, глядя на прекрасные лица девушек.

Снова обе они захлопали в ладоши, засмеялись, обнажая белоснежные зубы.

— Я же говорила, что он догматик! — кричала первая. — Ему чужда христианская мораль.

— И здесь вы провалились, — сказала вторая. — Кто развил у вас такое дубовое мышление? Милосердие, это каждому второклашке известно, — одна из важнейших христианских добродетелей, которая исполняется посредством дел милости телесных и духовных. Дела милости телесной следующие: питать алчущих, поить жаждущих, одеть нагого, посетить находящегося в темнице, погребать умерших в убожестве. Вот мы вас посетили в заточении — это наша милость к вам…

Ох, как же мне хотелось пить тогда, и я не сдержался:

— Пить, — просипело мое горло.

— Как вы примитивно мыслите. Нельзя сразу обращаться с телесными просьбами. На первом месте у нормального человека всегда стоят духовные потребности, духовные милости: избавлять грешных от заблуждения, учить истине и добру, давать добрые советы, утешать печального, молиться за него Богу, не воздавать за зло, от сердца прощать обиды, обиды…

— Пить, — снова прошептал я. Но плита снова поехала вправо, и темнота проглотила меня.

Когда я снова увидел девиц и снова попросил пить, одна из них протянула мне бутерброд с соленой рыбой.

Я был голоден и съел предложенный бутерброд, отчего мне еще сильнее захотелось пить, а девчушки откупорили бутылку холодной минеральной воды. Бутылка была запотевшей, ее только что вытащили из холодильника. Обе налили в стаканы воды и стали со смехом поливать мое лицо, но таким образом, чтобы ни капли не попало мне в рот.

— И последний вопрос, — сказала одна из девиц. — В вашем досье есть сведения о том, что вы интересовались взглядами Апостола Павла и римского философа Сенеки. Вы воспользовались преданием о личной встрече Апостола Павла и Сенеки и написали третье действие во второй части трилогии Агенобарбова "Нерон вчера, сегодня, завтра"?

— Не писал я! — хотел было пояснить я, но серая бетонная громада снова наехала на меня, а когда снова брызнул свет, никого в жерноварии не было.

Надо мной склонилось мглистое улыбающееся лицо Богданова. Он шипел:

— Я вам не Мигунов и не Свиньин. Я не стану выяснять отношений. У меня расчеты просты: нажал рычаг и жертва превращается в лепешку. Так кто самый лучший, самый справедливый в мире человек?