Андрей Ильин - Рассказы

А ночью соседи лестницу его на куски порубали и по дворам растащили. И каждый свой кусок к делу приспособил. Один к чердачному окну подставил, другой к сеновалу. А некоторые хоть и посчитали мужика дураком, даже похвалили — хошь не хошь, а обществу доставил некоторую пользу.

Проснулся мужик — лестницы нет! Поплакал, погоревал и стал строить другую лестницу, сразу вверх. Очень уж ему хотелось до счастья добраться. Вкопал в землю две жердины, поперечины приколотил. И еще приколотил. И еще…

Лезет и колотит. Лезет и колотит. Высоко забрался. Деревню сверху увидел, поля, реку, и колокольню соседней деревни, и еще село и реку. Здорова земля!

До облаков уже кончиками пальцев дотягивался, ну просто совсем рядом счастье ходило, уж за бочок можно было ущипнуть. А не давалось!

Сыны внизу топчутся, матерятся в бороды на непутевого папашу, а убрать его с глаз селян долой — боятся Высоко уж больно. Голова кружится и коленки дрожат.

А папашка на последней перекладине тюк-тюк молоточком. Тюк-тюк молоточком. Еще жердину приспосабливает. И уж видно его под облаками махонькой точкой, как орла парящего или еще какую птицу.

Сыны совсем озлобились. Ругательски ругаются. Отца вслух полудурком прозывают.

Мать сынов боится, днем их ругань слушает, поддакивает, а ночью картохи отварит и с чугуном наверх лезет. Все-таки свой мужик, не чужой!

Лестница шатается, ветер свистит, подол юбки треплет. Темнотища крутом, как в погребе, звезды в самые глаза заглядывают, а под ногами, совсем далеко внизу, огоньки деревни светятся ма-а-ахонькие. И всю-то деревню ноготочком прикрыть можно. Вот как высоко. Страсть! Аж сердце захолаживается!

А мужику все нипочем. Он вниз не смотрит, он вверх смотрит, счастье среди звезд выглядывает. Картоху съест, усы оботрет, поплюет на руки и за топорище. Тюк-тюк. Тюк-тюк. Спорится работа. Сосной пахнет, смолой и звездами. Стружка кудряшкой крутится и на землю, как снег, сыплется. Долго летит, ох долго!

Жена посидит так на перекладинке, щеку ладонью подперев, посмотрит на муженька, повздыхает, да и вниз полезет, сынам завтрак варить. А вниз путь и еще страшнее. Уж ветер воет, чугунок из рук рвет, за волосья дергает — того гляди свалит. И видно, как далеко солнце красным боком из-за холмов вылазит. А внизу совсем ночь и деревни не видно, а только чуть слышно, как собаки в темноте брешут.

А мужик ни ветра не чувствует, ни солнца не видит — считает, сколько до счастья вершков осталось. Так бы, наверное, и долез, не случись однажды беда. Не уследили сыны, как подрылся под жердины кабанчик. Знать бы мужику об том, может, исхитрился, ухватился бы за какое облако, подвязал бы лестницу. А так только и успел, что «ой» сказать да руками взмахнуть. И полетел вниз кувыркаясь. Летел и все думал — всего-то чуточку, всего-то полжердиночки до счастья не долез!

Упал мужик прямехонько в глубокий овраг, в самую стружку. А насыпало ее там видимо-невидимо! Тем и спасся. Только синяков да шишек наставил, да бок сильно зашиб. Но жив!

Пришел домой, а сыны попрекают:

— Говорили тебе, папашка, — задай корм кабанчику. А ты не внял, на небо полез. Через то и пострадал! — и за общий стол папашку не пускают. — Ты, — говорят, — пашеничку не сеял, не убирал, за скотинкой не ходил. А в лесенке твоей вовсе никакого проку не оказалось! Вот и не обижайся!

И стали ему еду на специальную лавочку-приступочку ставить, за печкой. Да не то, что все едят, а то, что от обеда осталось.

Отец не протестует — послушно бултыхает ложкой в пустой жиже и все какие-то чертежики на печи палочкой выскребает. Залезет на печку, бороду чешет и чертит, и чертит. Сыны рисунки смотрели — ничего не поняли, но инструмент плотницкий весь на всякий случай на зады снесли и в огороде, в скрытном месте, зарыли.

Отец выздоровел — хвать за топор, а топора-то и нету. А сыны говорят:

— Вот что, тятька! Хватит печку боками вылеживать. Захребетника нам в хозяйстве держать вовсе даже без пользы. Может, ты пахать да боронить по хворости своей не можешь, а за скотинкой ходить, да двор мести, да баньку топить, похлебку варить — исхитрись! А будешь сызнова лестницы колотить — так мы тебя со двора взашей погоним, хоть ты и батька наш. Так и знай. Наше слово крепко!

Батька сказал:

— Ага, — и стал справно из-под скотины выносить и двор мести. Только нет-нет, да на небо посмотрит. А в самое лето опять к попу отправился. Говорит:

— Строил я лестницу, да упал! Как же мне до неба добраться?