Иван Комлев - Ковыль

Вертолёт, прилетевший за ними, она встретила с облегчением: в душе побаивалась, что может случиться ещё одна попытка сближения с его стороны, которая неизвестно чем кончится. Для того ли она стремилась подальше от своего первого мужчины? Уступить нельзя. Одному уступишь, другому – много их, ласковых, встречается, на один час. А тут, в экспедиции, вдали от жён и невест, они и вовсе хороши… И всё же было жаль: вот расстанутся и, наверное, больше никогда не встретятся.

Соломин предупредил Тамару перед вылетом из Туры, что, возможно, на базу партии она не полетит, а «выбросят» её по дороге, в бригаду нивелировщика Плужникова, где ей предстояло работать.

– Как выбросят? – немного растерялась Тамара.

– Очень просто, – мгновенно встрял в разговор Чугунов, радист, прилетевший зачем-то вместе с начальником партии в Туру, – у нас специальные мешки есть, в которых мы в бригады сбрасываем груз, когда сесть нельзя. Залезешь в такой мешок, и мы тебя…

Тамара догадалась, конечно, что радист шутит, но подумала, что, возможно, здесь с парашютом прыгают. Она когда-то ходила в кружок, полгода занималась, научилась складывать парашют, но до прыжков дело не дошло. Посмотрела вопросительно на Соломина.

– Да ты не бойся, – продолжал хохмить радист, – метров с тридцати всего сбрасываем – обычное дело. Если хочешь – я с тобой прыгну.

И огладил её ласковым взглядом. Только что не облизнулся.

– Ладно ты, помело, – сказал ему без улыбки Соломин, – ты у нас вместо балласта летишь, тебя и сбросим.

Когда в полёте ей стало известно, что горючего не хватит, Тамара поняла: сейчас Валерий прикоснётся к ней. И не ошиблась. Сколько это длилось – минуту или вечность, – она не могла сказать. Сидела, сжавшись, чувствуя, как горячеет тело под его ладонью.

Она не могла понять, не во сне ли всё происходит, не могла отличить реальное от грёз: падают ли они вместе с вертолётом, вместе со всеми, на землю, или же в торжественной тишине их души уже возносятся на небеса.

«Что делать? Что делать?! – мысли метались, не находя выхода. – Чуяло сердце у бабы, знало…»

Локтев видит лицо своей Насти: оно бледнеет, вокруг глаз, на висках появляются синие круги, нос заостряется, прерывистое дыхание становится всё чаще, по обескровленным губам пробегает судорога, Настя, вздрогнув напоследок, каменеет. Он не видит того, кто принёс в дом весть о его смерти, прямо перед ним налитые ужасом глаза ребятишек. «Ма-ма! – звучит в ушах Егоркин голос. – Мамочка, миленькая, встань!» Вопль подхватывает Маринка…

Волосы у Локтева встают дыбом: «Что я наделал! Зачем поехал?!»

Мысли его скачут в поисках выхода, взгляд перебегает от горячей красной надписи на табло к иллюминатору, от него – к выходной наглухо задраенной двери и вдруг натыкается и останавливается на чьём-то спокойном лице. Улыбается?..

«Ах, да! Это же Павел! Чему он радуется?!»

На какое-то время скользнувшая по лицу Середюка улыбка возвращает Локтева к действительности: мотор вертолёта стучит, может быть, обойдётся?

Нет! Это – конец! Не зря не хотела Настя отпускать его в тайгу в этот раз.

Локтев поехал в поле вместе со всеми, ещё в апреле, но телеграмма догнала его на следующий день в Красноярске: «Жена в плохом состоянии. Присутствие необходимо». И подпись начальника экспедиции. Когда вернулся, внезапный кризис миновал, но она стала просить, чтобы он больше не уезжал. «Возвращаться нельзя – счастья не будет».

– Боюсь я, Коля. Вдруг с тобой что, и я помру, а с кем же наши детки останутся? Брось, а? Ну что – деньги? Всех не заработаешь.

Приступ прошёл, лицо её порозовело, глаза смотрели мягко и ласково, одной рукой она держала его узловатую ладонь, другой гладила её, словно котёнка, сверху.

Он молчал, пытаясь хоть как-то уразуметь всю несуразность положения. Она, молодая, почти вдвое моложе его, лежит в постели и говорит – о чём? – о своей смерти! Неправильно! По какому такому порядку? Сперва он должен, а потом уж её очередь. Но он-то здоров! Не подгнил ни единым краем. Значит, и ей – жить. Как же иначе? Ребятишек надо поднять. Да и сами ещё не пожили всласть.

– Коля…

– Ладно, погоди. Дай подумать. Куда пойти-то? Я же не только из-за денег. Я что умею? Вышки ставить – больше ничего. Была б грамотёшка… В сторожа податься? Забыл уж, с какого конца автомат держать, более двадцати лет прошло. Ну, ружьё. Рази ж топором.

– Зачем так, Коля?

– Я не в обиду. Думаю. Семья всё-таки. Потерпим до осени, а? Деньжат привезу, за зиму найду подходящую работёнку.