Эдгар Доктороу - Клоака

Я хотел было вмешаться, но Донн предостерегающе поднял руку. Капитан сидел на низком креслице миссис Торнхилл и являл собой довольно забавное зрелище, сложившись практически пополам и упираясь подбородком в свои острые колени.

— Мы не приписываем мистеру Пембертону никаких мотивов, — сказал он. — Мы далеки от мысли предполагать, что он выдумал свою смерть для того, чтобы лишить наследства жену и сына.

— Но именно это вы и пытаетесь доказать, сэр! Какова иная цель ваших… рассуждений?

— Это не пустые рассуждения, преподобный. В нотариальной палате зарегистрирован документ, из которого становится ясным, что еще за год до того, как мистер Пембертон узнал, что страдает смертельным заболеванием, он заложил свое имение в Рейвенвуде компании по торговле недвижимостью за сумму в сто шестьдесят пять тысяч долларов. Нам также удалось выяснить, что он продал свое место на Нью-Йоркской фондовой бирже и свою долю в бразильской судоходной компании. Отсюда можно заключить, что, узнав о болезни, мистер Пембертон решил ликвидировать все свои дела.

— Кто вы, чтобы делать подобные заключения, сэр? — Гримшоу повернулся лицом к Саре. — Почему я слышу такие вещи от полицейского? Почему миссис Огастас Пембертон запятнала себя сотрудничеством с полицией. Полиция и, — преподобный бросил на меня уничтожающий взгляд, — пресса. Боже, спаси нас всех. Неужели потеря дома стала для вас столь чувствительным ударом, что вы не колеблясь согласились осквернить могилу своего мужа?

— Его могила, — вмешался Донн, — осталась неоскверненной, так как его там не оказалось. Мы осквернили чью-то еще могилу.

Капитан просто констатировал факт, фраза была сказана без всякого подтекста. Но Гримшоу услышал иное.

— Вы, как служитель непогрешимой церкви, которая называется Муниципальной полицией, хотите сказать, что Мартин — наш пророк и что тень Огастаса разъезжает в омнибусе по Бродвею!

— Послушайте, преподобный, может быть, вам стоит взять себя в руки и обдумать сложившуюся ситуацию, как это сделал я, — произнес Донн. — Вот положение: отец и сын находятся неизвестно где, только не там, где им надлежит быть. Отец мертв, но в могиле его нет, хотя имеется официальная справка о его смерти. С другой стороны — сын, который, как лунатик, гоняется по городу за призраком. Да, мы чуть было не забыли о семье, которая унаследовала несуществующее более состояние. А теперь скажите мне, как истолковать такую ситуацию?

Эмили выпрямилась при этих словах капитана, и обе женщины с напряженным вниманием, впрочем, как и мы с Донном, ожидали ответа Гримшоу. В этот момент я, как и все остальные, присутствовавшие в комнате, вдруг понял, что расследование Донна позволяет получить своеобразный ответ на поставленные вопросы. Ответ, который поможет увидеть в хаосе боли и недоумения некую осмысленную систему действий, некий, скажем так, акт, знание о котором позволит нам снова установить в нашем мире некоторый порядок, в котором существуют категории добра и зла. Меня охватило чувство, что к создавшемуся положению не приложимы обычные житейские мерки, что пропавший Мартин и его невеста оказались вовлечены в нечто сказочно-эпическое, я бы даже сказал, героическое.

Лицо Гримшоу под шапкой серебристо-седых волос пылало негодованием. Мне даже показалось, что я вижу, как кровь бросилась в мельчайшие кровеносные сосуды под кожей преподобного, подобно тому, как бросаются прихожане занимать свободные места в церкви. Священник по очереди оглядел всех присутствующих. В минуту гнева, охватившего доктора Гримшоу, я понял, что он такой же человек, как прочие. Мне страшно не понравилось, что я вижу, как его крест то опускается, то поднимается в такт его неровному дыханию. Рот Гримшоу был слегка приоткрыт. Он снял очки и судорожными движениями начал их протирать. В эту секунду мне показалось, что пастор снял с себя не очки, а одежду. Я предположил, что эти, беззащитные в ту минуту, светло-голубые глаза не привыкли лицезреть крушение собственных богословских построений. Гримшоу свято верил, что по праву может распоряжаться жизнью и смертью, и… вдруг оказаться, подобно Саре Пембертон и ее сыну, жертвой обмана? Трудно даже представить себе подобное унижение. Выходит, что доктор Гримшоу никогда ничего не понимал в христианстве?

Он водрузил очки на место и спрятал в карман носовой платок. В гостиной снова зазвучал его высокий голос.

— Я призван отыскивать страждущих и утешать их. Я призван принимать на себя их тяготы и склоняться перед ними на колени. Я хочу утешать и молиться, отпускать грехи и возносить хвалы, как то и подобает служителю христианской церкви, куда день и ночь обращаются страждущие. Но то, что я слышу сейчас, звучит в моей душе, как звон чудовищного колокола. Это какой-то исполинский катаклизм. Я не готов… Я не готов. Я чувствую, что мне предстоит много молиться, чтобы начать хоть что-то понимать. Мне надо воззвать к Богу, чтобы Он вразумил меня. Мне надо, чтобы Господь наш Иисус Христос заговорил своим тихим голосом в этой безбожной семье Пембертонов, — при этих словах преподобный взглянул на Сару, — которая обладает столь мощной злой силой, что способна уничтожить всех, кто окружает ее, даже служителей церкви.