Иржи Марек - Собачья звезда Сириус, или Похвальное слово собаке

Итак, собака бредет по квартире и оглядывается, семейство следует за ней, лица у всех напряженные, им, естественно, очень хотелось бы спросить у щенка, нравится ли ему новое жилье, но, увы, только по его взглядам и можно определить, что благородному чужаку у них нравится. Еще бы! Молодая собака больше всего любит познавать новое, но, обойдя дом, щенок начинает тосковать по старому гнезду и, пренебрегши светлым ковралом, рвется обратно на родную подстилку. Он скулит и плачет не переставая, и у членов семьи нервы ходят ходуном. С его (щенка) стороны это просто невежливо, у них тут так красиво, все знакомые завидуют, а он (щенок) недоволен. Ему наперебой суют всякую вкуснятину, которую собака по своему усмотрению лопает или нет, продолжая предаваться тоске.

Прозорлив тот, кто отправляется за щенком, когда тот подрос, когда уже стал немного собакой! Говорят, будто самый лучший щенячий возраст — месяца три от роду, ибо в таком возрасте он уже стремится удрать из дому и мужественнее переносит свое первое горе отчуждения. Но сколько бы времени ему ни было, он громко тоскует дня два-три, потом успокаивается, если, конечно, хозяин не отправляет его на поселение во двор. Там щенок воет долго и помногу, и вся округа знает, что вы завели себе собаку. Из-за соседей вы, возможно, возьмете щенка обратно в дом, а когда вам станет совсем невмоготу, то и к себе в постель. Тут-то и решится ваша судьба! Соседи теперь спят преотлично, зато вам уже никогда не удастся выспаться. Щенка легко взять в постель, но абсолютно невозможно из постели выгнать. Это основное кинологическое правило, подтвержденное долгими годами опыта.

Предположим, вы этой ошибки не совершили, но вам все равно предстоит совершить их предостаточно, и все они дадут о себе знать. А пока, друзья, сохраняйте спокойствие и хорошее расположение духа, ведь теперь вы — обладатель самой прекрасной собаки в мире, и если пока еще в том сомневаетесь, то месяца через два-три подобное кощунство вам и в голову не придет.

Желаю вам счастья, собаковод!

Трактир «На развилке» уже опустел, а эти двое, отец и сын, все еще сводили счеты, с пьяной яростью обвиняя один другого во всех смертных грехах. Сын упрекал отца, что тот надул его, неверно выплатив долю, а отец кричал сыну, что, дескать, он и того не заслужил. Они орали во всю глотку и всё пили и пили. Трактирщик пьянство одобрял, потому что с этого жил, но ругань была ему не по вкусу. Когда пьянчуги, исчерпав запас попреков, наконец поднялись, он вздохнул с облегчением.

— Вдоль реки, мужики, не ходите, — сказал им трактирщик на прощанье, — вода высоко поднялась. Ступайте лучше задами через поле.

Сын только рукой махнул и выкатился. Позже выяснилось, что он действительно пошел задами через поле, но по пути свалился да так и остался лежать на земле, погрузившись в глубокий хмельной сон.

Отец, выделывая ногами кренделя, двинулся в другую сторону — не идти же в самом деле той дорогой, какой пошел прохвост сын, — и остановился на берегу реки.

В ночи слышался лишь тревожный лай большой собаки, которую трактирщик держал во дворе, обнесенном высоким забором. Собака была злющая… Трактирщик, успевший уже всюду погасить свет, прикрикнул на нее:

— Да замолчи ты наконец, окаянная!

И тут на берегу, над самой водой, увидел старшего. Какое-то время старикан, покачиваясь, стоял, потом шагнул вперед и вдруг — боже мой, почему? — рухнул в воду. Даже не вскрикнул.

Трактирщика обуял ужас. В голове мелькнула мысль: наверняка это дело рук сына! Трактирщик бегом кинулся со двора, чтобы засвидетельствовать преступление. Однако тело старика уже несло по течению. Трактирщик припустился вдоль берега в надежде вытащить пьянчужку из воды, полагая это своим долгом. Он бросился за ним в реку, но, погрузившись в ледяную воду, пожалел о таком порыве великодушия. Увы, было уже поздно. Трактирщик все пытался ухватить старика за одежду, но, ухватив, понял, что его самого сносит течением, а он не больно-то хороший пловец и в этой ледяной стремнине вряд ли сможет спасти пьяного.

— Помогите! — закричал он что было сил. — Помогите, люди добрые!…

Голос трактирщика канул во тьму. Он захлебывался и хрипел. Беспомощное тело старика куда-то исчезло, но трактирщику было уже не до чужого тела, спасти бы свое.

— Помогите, помогите! — кричал он. — Тону!

В такое время люди, плотно затворив окна, спят. Кто его услышит? И трактирщик понял, что ему пришел конец.