Яков Арсенов - Избранные ходы

— А почему у тебя этого ощущения не появилось в отношении Фаддея?!

— В отношении Фаддея? Там другой коленкор.

— А насчет Рыбинска не переживай. Мы с Макароном потому и не пожалели тачки, чтобы у них выхода не было, — сказал Артамонов. — Они заглотили наживку, и отступать им теперь некуда. Да, мы рискнули — отдали автомобиль за возможность умыкнуть печатный станок без сиюминутных выплат. И теперь ждем: срастется — не срастется. Я думаю, срастется. Ну что, пятачок, перевел он стрелки на Орехова, — партию в шахматы?

— Давай.

— Что-то я в последнее время часто проигрывать стал. К чему бы это?

— Денег прибудет.

— Нам бы до весны продержаться, а там и трава пойдет.

— И сколько же он стоит, этот газетный агрегат? — продолжал крутиться под ногами сам-Артур. — Лимонов двести?

— Тепло.

— Двести пятьдесят?

— Еще теплее.

— Триста?

— Горячо.

— Неужели больше?

— Четыреста, — назвал точную стоимость Артамонов.

— Ничего себе! А в баксах?

— Сам переведи.

— Это что, такие деньги отвалить за какую-то печатную машинку?! развел челюсти Варшавский.

— Пропиваем больше, — мимоходом вбросил Орехов, делая победный ход в излюбленном ладейно-пешечном окончании.

— Опять проиграл, — признал Артамонов, сгребая с доски фигуры. — К чему бы это, пятачок?

Спустя месяц открытые платформы с печатной машиной в спецтаре были выставлены в тупике на пятой ветке. Оставалось подыскать цех для установки ценного груза.

— Помещение под монтаж — это отдельное полысение, — доложил итог поисков Орехов. — Каждый, с кем заговариваешь на эту тему, шарахается, как от огня. Как будто Додекаэдр предупредил весь директорский корпус.

На брошенный клуб завода штампов им. 1 Мая напоролись не сразу. Занесла туда чистая случайность. Отчаявшись отыскать биотуалет, Макарон нырнул в римский дворик слить наболевшее.

— Поаккуратней там, — предупредил Орехов, — а то был случай: ребята помочились под окнами — и получили по году.

— Я не в затяг, — успокоил его Макарон.

Назад он вернулся с помещением и привел под руку смотрителя клуба Толкачева, с которым только что пописал «на брудершафт».

— Мои афиллированные лица, — представил Макарон Орехова и Артамонова, — влияют на процесс за счет преимущества.

— У вас свои штампы, — поздоровался Орехов, — у нас — свои. Хотя делаем мы общее дело — простаиваем по вине экономической обструкции.

Как мастер исторических заливов, Макарон предложил выпить по «отвертке». В результате обмена мнениями по общедоступной международной тематике было подписано соглашение, по которому прибыль от совместного использования клуба делилась строго пополам.

— У нас еще со времен лотереи повелось делить все поровну с партнером, — сказал смотрителю Артамонов. — Чтобы не платить за аренду. В наше смутное время никому ни за что нельзя платить. Все расчеты потом — когда улучшится социальная обстановка. Вот так и живем — с миру по Магнитке.

— Лучше, если бы вы платили за аренду, — выказал сожаление смотритель.

— А кому сейчас легко? — согласился с ним Макарон. — Берем вас старшим печатником.

— Я выходец из госсобственности, — сообщил он патетически и тут же во всем признался: — Воровал страшно! Прошу учесть.

— У нас не будешь, — сказал Артамонов.

— Почему?

— Макарон тебя закодирует.

— Как это?

— Главное — дело разумей, — спасал Толкачева Орехов. — А переборщишь — Макарон тебе бахмутку в лоб впаяет!

— Какую бахмутку?

— Лампа такая у шахтеров. Знаешь?

— Нет.

— Ну вот те раз!

— А если не буду воровать?

— Тогда верстатку в зад воткнет. Что такое верстатка, знаешь?

— Знаю.

— Значит, сработаемся. Приходите в «Верхнюю Волгу», Нидворай оформит контракт. Испытательный срок — сто лет.

— Ну и шуточки у вас! — попытался воззвать к простоте Толкачев.

— Тебя, наверное, в детстве так сильно качали, что ты вылетал из коляски.

— С чего вы взяли?

— Голова не так отрихтована.

— Ваше дело — платить.

— Наше дело — разговоры разговаривать и юмор шутить. А твое — блюсти печать. Не то — сократим.

— А сколько будете платить за смену?

— Сто рублей и трудодень.

— И все?

— Плюс на выбор билет МММ или ваучер, — установил надбавку Артамонов.

— А за час переработки?

— На час раньше на пенсию.

Толкачев ощутил всю прелесть полной словесной фиксации и заткнулся. Но, как и предупреждал, воровал вовсю — уводил часть тиража и куда-то сбывал. Кому — непонятно. Но это устраивало нанимателей.