Яков Арсенов - Избранные ходы

— В общем-то, да, — ответил человек от органов.

— Это как раз такой случай. Вот ваш уровень! Если бы вы чего-то стоили, никто здесь без вашего ведома не проводил бы никаких операций! Почему до сих пор молчали?!

— Мы установили контроль.

— Какой контроль?

— Над этими залетными аферистами…

— У вас что, все залетные открывают газеты?! Это же политические! Где они могли взять данные по пробам? И по волкам? — спросил Платьев и посмотрел на Фомината.

— Я ничего не давал! — открестился Фоминат.

— И по операции «Леса»?

— Возможно, их снабдили централизованно, — придумал гебист.

— Но изначально все находилось у вас в сейфе, — повернул Платьев голову в сторону человека от органов. — Значит, касательно этих материалов из центра был заказ сюда.

— Я проверю.

— Сейчас зачем проверять? Если информация прошла, значит, заказ был, а кому сбагрить, у тебя есть — полная контора приближенных. Что у вас есть по этим газетчикам?

— Ничего, они не прописаны.

— Кто у них старший?

— Макарон. Отставник.

— И что, с ним нельзя разобраться через военкомат?!

— Пока нет смысла. Судя по разговором, у них ожидается усиление и смена лидера. Должна подтянуться некая Лопата. О ней часто и много говорят. Оперативная кличка.

— Тем не менее, Макарона — под особый контроль, запросите дело. Какие еще будут предложения? В демократическом ключе…

— Закрыть, — предложил Додекаэдр.

— Кого?

— Газету.

— В смысле? Как закрыть?

— Тормознуть выпуск. Пусть типография придумает подходящий предлог.

Директор типографии Альберт Смирный встал для получения указаний. На него никто не обратил внимания.

— А когда регистрировали, мозгов не было?! — спросил губернатор Додекаэдра, и тот сник.

— Думал, юмор, — вякнул он вполголоса.

— Тогда смейся, — посоветовал ему Платьев и обратился к Мошнаку: Кто финансирует газету?

— «Ойстрах» и «Самосад».

— Завтра же провести с этим страхосадом разъяснительную работу! велел он человеку от органов. — А вы… — развернулся он в сторону Шимингуэя и Фаддея, — дайте оценку происходящему! Что, дескать, отпрыски капитала жируют и готовы выбрасывать любые деньги на ветер, лишь бы только не отдавать народу! Не мне вас учить.

Под окнами губернатора собралась толпа верующих. Они пели псалмы и выкрикивали анафему. Общий смысл их певческих требований сводился к тому, чтобы власти вернули собор, занятый под промышленную выставку, а также часовню, в которой размещен склад учебников.

— Спуститесь вниз, разберитесь, — скомандовал Платьев человеку от органов.

— Они требуют вас, — перевел он текст, который исходил из толпы.

— А для чего я держу свору замов?! — замолотил Платьев по селекторным кнопкам. — Где Степанов, Краснов?!

— В командировке, — донеслось из приемной.

— Может, выступить с лоджии? — пришло в голову Платьеву.

— Да нет, они требуют спуститься в гущу, — сказал выглянувший в окно Фоминат. — Иначе грозятся перекрыть железную дорогу…

Платьев со свитой милиционеров спустился вниз. Прикрываясь от толпы ладонью, как от солнца, он дошел до первых рядов и начал отбивать поклоны:

— Спасибо, что вы нам тут пришли, попели…

— Не за что!

— А какой сегодня праздник?

— Мыкола! — рявкнул кто-то из толпы. — Да мы не петь вам сюда пришли! Отдавайте церкви! — заголосила толпа. — Мы требуем назад места для молитв!

— Хорошо, хорошо, отдадим, — поднял руки вверх Платьев.

— Ваши посулы — пустой звук!

— Не произноси ложного свидетельства!

— Но это дело не одного дня. Почему вы не пришли вчера, позавчера? Мы готовы вернуть объекты культа в любой момент… Согласно ускорению… Но что вас привело сюда именно сегодня?

— Вот! — псалмопевцы выдвинули вперед «Лишенца» в рамке под стеклом, как Неопалимую Купину. — Требуем полной реституции!

Наутро Шимингуэй разразился передовицей о бестактности «Лишенца», который растаскивает себя бесплатно по чужой территории. Ночью, накануне выхода критики, Асбесту Валериановичу привиделся сон. Ему снилось, что у подъезда «Губернской правды» собрались почитатели и в восторге от прочтения передовицы скандировали:

— Ав-то-ра! — и через секунду опять: — Ав-то-ра!

Шимингуэй проснулся в счастливом холодном поту и вышел на балкон. На дворе стыла глухая перестроечная полночь, и только вороны, обеспокоенные очередным обменом денег, каркали на чем свет стоит, пугая новым режимом.

— Кар! Кар! Кар! — и через секунду опять: — Кар! Кар! Кар!