— Что это ты в рабочее время разлагаешься? — возмутился Макарон.
— Да я вот тут… — покраснел Давликан.
После бара он стал ручным, как выжатый лосось, зато перестал выкрикивать во сне непонятное выражение «Айнтвах магнум». Позже, вчитавшись в плакат, все увидели, что оно было во всю стену написано на щите, рекламирующем мороженое.
На седьмое утро дверь в галерею оказалась отверзтой. Галерейщик в дробноклетчатом пиджаке приехал. Вопреки ожиданиям он оказался не кодловатым, а совсем наоборот. Счастью не было конца. Давликан сидел в ванной неприлично долго. Веселились без всякого стеснения и едва не устроили коккуй. Потом были армеритры с йогуртом.
— Вот это еда так еда! — блаженствовал Макарон. — Съел его, этот йогурт, с булкой, запил кофе с колбасой и сыром — и все. Положил поверх супу тарелку — и сыт. Вот йогурт! Продукт так продукт!
Упрекать галерейщика в непунктуальности не было никакого смысла. Слава Богу, что он вообще появился. Причины его опоздания так и не узнали.
Вывешивая работы, Давликан путался в названиях своих творений.
— Слышь, Орехов, у тебя, вроде, список был? Не могу вспомнить, где «Камера-обскура», а где — «Любовь к трем апельсинам».
— Мне кажется, я уже где-то слышал эти названия, — заметил Орехов.
— Это мое ноу-хау, — перешел на полушепот Давликан. — Я называю картины именами известных романов, фильмов, песен…
— Неплохо придумано, сынок! — поощрил его Орехов и возмутился: Неужели ты и в самом деле не помнишь?!
— Видишь ли, они все — одинакового формата.
— Понятно. Тогда посчитай считалочкой: ни на эту, ни на ту — на какую попаду! Вот тебе камера твоя, вот апельсины… Или брось монету… У тебя такие работы, что любое название подойдет.
— Это вы, журналисты, относитесь к заголовкам серьезно. А я сначала ловлю чувство и уж потом — как-нибудь называю.
— Причуда художника! — подвел черту Макарон.
— Как же мне обозначить вот эту, последнюю? — переживал Давликан. Через полчаса презентация!
— Назови — «Целенаправленное движение свиней», — предложил Орехов. — Будет очень ловко!
— А что, есть такой фильм?
— Нет, есть такое движение.
Выставка проходила шумно. С помощью специальных уловок горстку представителей культурного Амстердама собрать удалось.
— Самородки еще будут попадаться, — умело комментировал работы Давликана галерейщик, отрабатывая свой прокол, — но драгу никто никогда не отменит. — «Самородки» и «драгу» перевести не получилось и пришлось воспользоваться ритмической походкой Владимира Ильича — арбайтен, арбайтен и еще раз — арбайтен. — Ферштейн?
Продали почти все картины. И даже получили заказ. Один посетитель, осмотрев пластмассовые волосы, возжелал такое же произведение, но мужского рода. Чтобы настроением подходило к ковру.
— С заплаткой делать? — спросил Давликан.
— О, конечно!
— Выйдет подороже. Раза в три, — заломил цену Артамонов.
— Нет проблем.
— Договорились.
— А вы не могли бы поехать ко мне домой подобрать цветовую гамму? пригласил иноземец Давликана. — Можно прекрасно провести вечер.
— Не мог бы! — Артамонов еле успевал вырабатывать антитела за подопечного. — Никаких интимных мужских вечеров! Никаких блатхат! Рисуем прямо здесь и спешно отбываем! Нах фатерлянд.
Но клиент оказался еще тем жуликом. Он не отставал и нордически ломился напропалую.
— Я хочу купить вашу машину, — продолжал он прямо-таки дранг нах остен. — За двадцать тысяч. Я коллекционирую антик. Какого она года выпуска?
— Сошла с конвейера… — чуть не испортил дело Давликан.
— Восстановлена на спецзаводе в прошлом году, — обрезал его Артамонов. — Мы ее выиграли в лотерею. Макарон не даст соврать.
— Не дам, — кивнул головой Макарон.
— Я давно подыскиваю что-нибудь из России, — продолжал иностранец.
— Ради такого случая мы готовы уступить, — согласился Артамонов, несколько гульденов.
— Это есть карашо.
— Но есть одно «но». Машина продается в паре с медвежьей накидкой антик требует стилевого единства. Кстати, шкура повышает потенцию. Артамонов раскинул руки как можно шире. — Тысяча гульденов.
— О! Карашо есть.
— И, разумеется, в комплекте с дорожным примусом. Пятьсот.
— Я согласен. О'кей!
— Ты смотри, все понимает.
За ночь Давликан, подгоняемый вдохновенным Макароном, состряпал заказанную работу. Он писал ее по сырому, не дожидаясь подсыхания красок, и закончил за один сеанс — по методу «алла прима». Макарон помог приделать провода и заплатку. Заказчик онемел от восторга и захотел получить картину тут же. Но ему вручили ее после оформления сделки с машиной.
Читать дальше