Яков Арсенов - Избранные ходы

— Он самый.

— И экран плоский? — внимательно наблюдал Фоминат, как Артамонов вспарывает упаковку.

— Диагональ двадцать пять дюймов.

— А это? Видеомагнитофон?

— С двумя головками.

Вынутые аппараты даванули на Фомината свежими матовыми корпусами. Он закурил. А когда в видак воткнули «Калигулу», Фоминат окончательно сдался.

— Ну, хорошо, — сделал он три глубоких вдоха. — Пусть постоит. Временно. И по-быстрому разбежались, у меня времени нет. — Одной рукой он выпроваживал поставщиков, а другой спешно звонил подруге, потому что на экране уже укладывалась под кусты совершенно в одной жилетке Друзилла, а к ее эргономической попке пристраивался Макдауэлл.

— Конечно, — сказал Орехов. — Будет сподручней.

— А где антенна? — вспомнил вдруг Фоминат.

— Спутниковая? — переспросил Артамонов.

— Да, для западных программ.

— Ах да, для западных. Конечно. Она внутри телевизора. Ее долго настраивать. Надо в схему лезть. Прямо сейчас все выключать и часа четыре копаться, — припугнул Фомината Артамонов.

— Ладно, я поищу. Сам! — дерзновенно бросил Фоминат, захлопывая дверь, потому что подруга была уже на подступах к логову и там планировалось такое, что Орехову с Артамоновым настаивать на дальнейшем присутствии не было никакого резона.

— Мы к вам завтра на работу зайдем, — забросил масонскую штучку Артамонов.

— Заходите, — денеслось из-за двери.

— Ну вот, теперь никуда не денется — подпишет, — стер пот с лица Артамонов. — Заглотил наживку.

Когда наутро явились за подписью, секретарша сообщила, что Фоминат отбыл в отпуск, и протянула Орехову листок. Это был приказ об увольнении. Фоминат исчез, не подписав «Положение». Возможно, он выполнял хитрый ход Платьева, который мог мыслить так: вопрос с зачинщиками улажен, процесс улегся в нужное русло, никто из властей в общем-то не против лотереи, даже разработано и почти утверждено «Положение», но по сути злокачественная выхухоль несанкционированной азартной игры рассифонена и спущена на тормозах.

— А может, не возвращать деньги народу? — предложил Варшавский. Давайте отправлять их себе на левые адреса. Никто ничего не заподозрит. Уведем все к черту, раз они все здесь такие умные!

— Не валяй дураков у дятла! — матернулся Артамонов.

На заблокированном счету висели деньги. Единственная операция, которую разрешалось проводить с этими стреноженными барышами, — отправлять их назад, игрокам. В этом был какой-то сюр. И не то чтобы у Галки руки отваливались заполнять бланки обратных почтовых переводов, просто разбирать почти построенный дом кому охота. Были подавленны и скрипели обе стороны и организаторы, и участники. Какой облом был у людей! Они не хотели получать назад свои деньги — они жаждали выигрышей.

— Зачем нам эти копейки?! Нам нужны призы! — звонили участники лотереи.

— Мы столько ждали!

— Мы пожалуемся в милицию! Вы не имеете права отменять лотерею! Вы врете, что вам ее запретили!

Горстки внезапно обездоленных игроков стали сбиваться в плотные ряды и мерно вышагивать от «СКиТа» до гостиницы «Верхняя Волга» и далее до конторы Фомината. Подзадоривая друг друга, они разбили каменьями экологическое табло, на котором круглогодично высвечивался один и тот же уровень радиации, затем уделили внимание Ильичу, которого продолжали игнорировать таксисты, и на излете буйства столкнули в реку двухтонную скульптуру лежавшей на берегу бабы. Затем толпа проследовала к вокзалу перекрывать движение поездов. Для разгона бунта прибыл конный ОМОН и спросил через мегафон:

— Кто здесь организовал агитплощадку?

Вопроса никто не понял. Для острастки толпу протравили газом, потом привели в чувства брандспойтами и разогнали по домам.

Возврат денег затянулся до лета. Промотав полученные назад взносы, участники розыгрыша окончательно стихли, а организаторов лотереи продолжали таскать по следственным структурам.

— Пора дергать! — крутился как волчок Варшавский. — Нас пересажают!

— Куда? — поинтересовался Артамонов.

— Что куда? Пересажают куда? — переспросил Варшавский.

— Да нет, куда пересажают, понятно. Дергать куда?

Тополя зацвели без всякого согласования с ЖЭКами. Дворники пребывали в отпусках. Город завалило тополиным пухом. Аллергики чихали и кашляли. Пух забирался в святая святых, и не было от него никакого спасения.

— Сидим, плюемся, — названивал Орехов Макарону. — Эта дрянь лезет во все щели. Да еще торфяники горят, в городе задохнуться можно. Первородное уставное дело провалено, во рту сухо. Чертовски хочется «Хванчкары». Ну, а на чем ты там у себя зиждешься?