Виктор Ремизов - Кетанда

В доме было темно. Баба лежала в горнице с полотенцем на голове. Дед был в сарае. Свет у него горел. Витька забежал.

— Дед, ну вы что! Отец же приехал! — зашипел строго.

Дед ничего не делал, просто сидел, задумавшись у верстака. Встал при виде Витьки, посмотрел на него и снова опустился на табуретку. Витька подошел, присел деду на колено, обнял рукой за шею. Дед всегда любил такое, но теперь только прижал его к себе и даже не улыбнулся. Они еще посидели, потом погасили свет и вышли на улицу. Отец курил на завалинке. Поднялся навстречу тестю.

— Здорово, Федор Савелич!

— Здорово, зятек, — дед подал руку, на которой не хватало двух пальцев. — В саду пойдем сядем, мать расхворалась вон. Давай, Витька, помогай. Там она наготовила.

Они сели за стол под старую яблоню. Мужики выпили по полстакана. Закурили молча. Витька ничего не понимал. Отец-то и всегда был молчаливый, но деда не угадать. Молчит как в рот воды набрал.

Витька болтал ногами под лавкой и наблюдал, как мошки от лампочки падали в холодец, в горчицу и деду в стакан. Комары звенели, он смачно хлопал по голым коленкам и чертыхался по-взрослому. Думал, что бы такое можно было рассказать. Хотел рассказать деду, куда они завтра пойдут рыбачить, даже уже и рот открыл, но почему-то не стал.

— Ешь, чего не ешь, — ткнул дед культяшкой в тарелки, — бабка кому готовила.

Налил еще водки.

— Ну, давай, с добрым свиданьицем. — сказал ехидно и, не дожидаясь отца, выпил. Свернул пучок зеленого лука, положил на хлеб и, придавив сверху салом, откусил сразу половину. Стал жевать, глядя на стол.

Витька взял пирожок, разломил, внутри была капуста с яйцом. Он встал и пошел на кухню за молоком. Заодно налил и квасу в большую кружку, чтобы с мужиками чокаться. Возвращался обратно осторожно, стараясь не плескать.

— Чисто кобель ты, Миша, люди так не делают, — услышал негромкий, строгий голос деда, — человеку терпелка на что-то дана.

Когда Витька допил молоко, его отправили спать. Да ему и самому не интересно было. Даже скучно немного. Дед шуток не шутил, частушек не выдумывал, а наоборот, как будто ругался на отца. Как на маленького. Говорил, что теперь все с жиру сбесились, рассказывал, как на войне тяжело было, как он раненого командира с поля боя вынес, тряс оторванными пальцами. Витька все эти рассказы знал, да и отец тоже. Отец молчал, катал хлебный катушек по клеенке. Один раз только поднял на деда глаза:

— Не поймешь, ты меня, Федор Савелич, чего и говорить-то об этом.

— А о чем тогда?! — взъярился дед. — Давай о бабах! Повидал их! От тебя не отстану! Да только не упомню ни одной, слава те Господи! Нет их в моей старой жизни, понимаешь ты, я думал сегодня об этом — совсем нет! А старуха моя есть! Дети! Внуки вот! Ты этого не понимаешь! Разбросался! — Дед отвернулся в сторону, но тут же снова прищурился на отца. — Ему-то, — ткнул он в Витьку, — что скажешь?! Ты же для этого приехал?! Скажи! Я послушаю!

Тут Витьку и отправили. Отец отвел.

Проснулся он первым. Не по будильнику. Сам встал. Когда за окнами чуть засерело. «Как раз», — понял, и растолкал отца.

Свежо было. Край неба за селом, в той стороне, куда они шли, только-только начал светлеть.

Когда Витька ходил с Колтушей, они всегда загадывали, если до Гнилуши успеют, пока солнце не выйдет, будет клев. Иногда и бегом приходилось навернуть. А последний раз Витька потихоньку загадал, если успеют, то отец приедет, как обещал. И отец приехал.

Но сегодня они успевали. А от Гнилуши до Хо-пра рукой подать. Дед рассказывал, что Гнилуша раньше была Хопром, но потом отделилась и сделалась Гнилушей.

— Дед совсем без памяти стал, — вздохнул Витька, копируя бабку, — то у него на войне плохо, то хорошо… Напился и врет деду Ефиму, что он двух командиров на себе нес. И оба живые. И что ему потом два ордена выдали. А он же одного. И того всего изрикошетили. Сам мне говорил, что он специально его себе на спину положил, чтобы не убило. Вот и не убило. Только руку и плечо. И ногу.

Он посмотрел на отца. Отец был большой. В два раза сильнее деда. Если бы он воевал, орденов у него больше было бы.

— Прав твой дед, сынок. — Отец шел, не глядя на сына. Прищурился куда-то в конец улицы. — Все правильно. И ты его слушайся. Вырастешь, тоже… наверное, поймешь. — Он замолчал на минуту. Витька видел, что он еще что-то хочет сказать, но не говорит. — И про войну тоже. Ты вон своего другого деда и не видел… Убило его.

Помолчали. Молча шагали. Каждый о своем думал.

— Как же убило? — спросил вдруг Витька. — Баба Настя маме говорила, что он вас бросил к другой женщине. И письмо она получила от другой женщины?