Юрий Азаров - Новый свет

Ко мне уж в десятый раз подходят Деревянко и Семечкин, и они повторяют мою заветную формулу: «Только труд да справедливость спасут нас». А труд запрещен разными комиссиями, и мои проекты под сукно положены. Проекты, где учение чередовалось с трудом и искусством, где самоуправление было главным методом воспитания.

И благо уехал в город Шаров, вынесли мы вместе с детьми решение: хоть вплавь, хоть вброд, а доставить в школу нужные продукты. И как зажглись лица детей, и как, глядя на них, взбодрились наши педагоги!

И как вспыхнули лица Смолы и Волкова, и как они о своих различиях позабыли, они, столь антиподные и так яростно не принимавшие друг друга, как они зажглись огнем моим, когда я им предложил то, что и должно было быть предложено здравым разумом, но что считалось запретным по тем временам — и понятиям, так как ложная гуманность и та была измельчена и скочеврыжена и от этого вдвойне и втройне стала ложной, даже непристойно ложной.

Как узнал Шаров о нашей затее, так раскричался:

— Узнают в области — штаны поснимают!

— Вместо любви к труду — таскание ящиков и мешков!? — кричал Рябов. — А где конструкторский и исследовательский элемент в этом таскании? Нас не этому учили в институте.

И действительно, какая уж тут исследовательская мысль, когда Деревянко и Никольников да еще с десяток архаровцев подхватили Майку вместе с бричкой, и понесли на своих руках к берегу, и Ваську с бричкой потом подхватили, да еще с десяток ребят, что покрупнее, облепили бричку, и покатилась она, эта бричка, по вязкому бездорожью.

А на бережку стояли кто помельче: и Коля Почечкин стоял, и Леночка Сошкина стояла, и Маша Куропаткина стояла, и Толя Семечкин, и Саша Злыдень стояли. Стояли и хлопали в ладошки, дожидаясь, когда к берегу подойдет. А как подошла, так и кинулась к ней детвора, цепочкой выстроилась до самой школы — и полетел продукт нужный в кладовые.

И вот тогда-то (хоть и не подсветился еще мельхиор красной киноварью) прошла теплая струя по общей нашей коллективности, вот тогда-то и обозначилась новая общность, которую, впрочем, тогда никто не приметил.

Вот тогда-то мы окончательно и убедились в том, что сможем Шарова если не убедить, то одурманить, чтобы труд из подпольности да случайности в норму вошел.

Да и Шаров, собственно, был склонен к некоторому попустительству и поделился с нами в пылу откровенности:

— Я не против, чтобы приобщать детвору к труду. Но жизнь у нас не та идет, чтобы изобилием обрастать. Бедность должна быть в главном почете, иначе новой жизни не построим…

— Так вот в книжках про новое общество написано, — говорил я. — Изобилие должно наполнить всю жизнь. Каждый трудиться должен…

— Книжки книжками, а жизнь жизнью, — смеялся Шаров. — Понаедут, устроят проверочку, так надають по этим самым местам…

И Шаров был прав. Скоро приехала по анонимке комиссия, которая следствие устроила трехдневное, и так нас потрясли, что мы на какое-то время перестали с Волковым и Смолой основоположников читать.

Анонимщик писал: «В этой школе будущего, на какую средств не жалеет наше первое по богатству государство, детей заставляют полы подметать и даже мыть иногда. Дело дошло до такого безобразия, что в третьем классе одна девочка два раза выстирала свои носовые платки, а мальчик из седьмого класса заштопал носки. Иногда детям приходится убирать в столовой и чистить картошку. Неужели мы проливали кровь на всех фронтах, чтобы наши дети, наша будущая смена в черный труд лицом обмакивалась?

И еще один вопиющий факт. Дети на своих плечах носят гужевой транспорт, а также тары, наполненные полным весом брутто и нетто».

Правда, к нашей радости, детвора вела себя при расследовании крайне достойно. Никто не признался в том, что участвовал в каком-либо труде.

— Ну, мальчики, может быть, подметаете, или убираете, или, может быть, мусор какой выносите? — спрашивали проверяющие.

— Ничего не делаем, — стойко держалась детвора. — Клевета все, что там написано в жалобе.

Эта детская ложь сблизила нас с детьми. Шаров посмеивался про себя: он не осуждал наши действия, напротив, одобрял.

В ходе разбирательства случилась и некоторая приятность. Оказался в комиссии один трезвый человек, который, пронаблюдав и подсчитав, сколько ведер помоев остается в столовой, сказал:

— А почему бы вам не завести свиней?

— Свиней? — изумился Шаров. — Свиней в школе нового типа? А кто будет ухаживать за ними?

— А я уже и с детьми поговорил. Они так загорелись!