Юрий Азаров - Новый свет

Рябов прибивал портрет Лобачевского к стенке, женщины-воспитатели марселевыми покрывалами койки заправляли, Сашко ящики с макаронами в склад заносил, Волков расписание уроков дописывал. Смола со Злыднем трубы крепили в коридоре, чтобы можно было всякую наглядность на них вешать без гвоздиков, а я отряды формировал, обмундирование с кастеляншей готовил.

Комиссия ходила кучно, ей все нравилось: и улыбки работников, и свежий воздух, и коечки уютные, и столовка, где для них жарился гусь, и Максимыч в белой конфедератке.

А солнце пекло, и лица приезжих краснели. Шаров их в подвал не повел, но нашел место прохладное, куда и были доставлены в ведре бутылки холодные на тот случай, если разрешение будет такое, сюда несла Петровна в тазу огромном гуся жареного, накрытого свежим луком, петрушкой и укропом, закуску принес из подвала Каменюка.

За обедом из наших присутствовал один Шаров, сидевший по правую руку от Омелькина. И когда закуска разместилась на столах, кто-то из комиссии заметил:

— Ну, к такой закуске…

— Не решились мы, — ответил Шаров.

— Несмелый у вас директор, — сказал один из комиссии.

— Для желающих можно, — сказал Шаров и подмигнул Каменюке, который стоял за дверью.

Запотевшие бутылки вызвали восторг, и обед скрасил некоторую неустроенность будущей школы.

— Хоть за столом и неприлично говорить об этом, — сказал районный санитарный врач, — но я рискну. Куда же триста человек в туалет будут ходить?

— Горшки закупили! — сказал Шаров.

— Вы что, с ума посходили? Горшки! — произнесло одно лицо.

— Вы представляете, что у вас будет твориться? — сказало второе лицо.

— Нет, открывать заведение нельзя. Горшки! Такое придумали!

— Значит, государственное дело сорвется?

— Нельзя, чтобы сорвалось.

— А надворные туалеты далеко — двести метров. Взрослому человеку не добежать.

— Не добежать, — подтвердило второе лицо.

— Куда же вы смотрели? — наливаясь краснотой, спросил Омелькин.

— Упустили, — ответил Шаров, хотя все знали, что Шаров каждый день ставил вопрос о туалетах.

Однако ответ понравился комиссии. Лица их потеплели, потому и мягко спросило первое лицо:

— Что же вы намерены делать?

— Продумаем этот вопрос, — ответил Шаров.

— Продумайте и доложите, — сказал Омелькин.

— Нет, вы представьте только, триста человек сидит на горшках! — не унималось первое лицо.

— А какой воздух здесь! — в третий раз уже повторил Омелькин, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Да, воздух здесь удивительный, — поддержало второе лицо, — кузница кислорода, можно сказать.

— А коллектив как?

— Коллектив прекрасный. Справимся, — ответил Шаров.

— Надо будет встретиться с коллективом, — сказал Омелькин.

Шаров снова Каменюке мигнул, и когда тот прокрался к двери, Шаров прошептал:

— Скажи, чтобы никто не расходился и галстуки чтоб не снимали, черти!

Встреча состоялась с коллективом дружеская, краткая, по поводу которой Сашко заметил Рябову:

— Зустрич птахив с комахами?

— А что такое птахи? — спросил громко Рябов. Омелькин повернулся в его сторону. Сашко сказал, обращаясь к начальнику:

— А мы украинский язык тут изучаем. Сашко, вплотную приблизившись к начальнику, что-то сказал ему. Омелькин рассмеялся и похлопал Сашка по плечу.

— У тебя секреты с большим начальством? — с завистью, проговорил Рябов.

— Понимаешь, — сказал Сашко. — Я его поблагодарил. Он мне такое большое дело сделал.

— А что именно?

— У меня коза в прошлом году чуть не сдохла: кормить нечем было. А в этом году еще большая засуха. Вот я и написал Омелькину заявление, чтобы он через интернат выделил полтонны сена.

— Так в интернате нету же сена. Лошади голодные ходят…

— Правильно. Но Омелькин фондами распоряжается. Он мне на заявлении чиркнул: «Шарову! Выделить из фондов интерната…» Вот я его и поблагодарил, а по секрету сказал, что в машину бутылку горилки сунул ему.

— Неужели он берет?

— А как же без этого?! Без этого нельзя сейчас. Только ты никому ни-ни… Да, вот еще что, заявление надо сразу и Шарову написать: «В соответствии с распоряжением Омелькина прошу вас выделить полтонны сена».

Рябов на полчаса исчез, должно быть сочинял заявление и бегал в магазин. Явился он перед самым отъездом комиссии. Рябов отвел Омелькина в сторону. Мы видели, как жестикулировал Рябов, едва не плакал, подсовывал Омелькину какие-то бумажки, и, должно быть, меж ними состоялся такой диалог: