Пьер Ассулин - Клиентка

— Вы донесли на евреев во время войны.

— Что? Что вы сказали?

— Вы донесли на евреев во время войны.

Ошеломленная женщина не могла больше спокойно оставаться на месте. Она то поправляла прическу, то хваталась за зонтик, то расстегивала воротник плаща, — казалось, она сидела на пружине. Цветочница призвала в свидетели ближайших пассажиров, обозвала меня психом и извращенцем, обвинив в том, что я извожу ее по ночам и не даю покоя днем, а также посылаю в ее адрес анонимные письма с угрозами. Все эти факты не были вымышленными.

Я чувствовал враждебность окружающих. Но презирать их я не мог. Их общая слабость была не более чем совокупностью личных слабостей. Дух времени, предполагающий согласие во всем, потворствовал малодушию пассажиров. Несмотря ни на что, каждый из них заслуживал отдельного жизнеописания. Нет незначительных судеб; важно лишь, под каким углом точки зрения мы на них смотрим. Скажем, в тот самый день ракурс был таким же искаженным, как и в 1941 году.

Мог ли я не чувствовать себя изгоем? Окружающие меня забаллотировали. Черный шар, еще черный шар, сплошные черные шары… Мы не примем вас в наше общество, вы останетесь за дверью — вот что кричали мне их лица, а я был не в состоянии им возразить.

Десятки взглядов были обращены в мою сторону. Впервые я увидел автобус в другом свете. Это же был коридор некоего здания! С той лишь разницей, что он не стоял на месте и постоянно был заполнен людьми — вылитыми соседями по лестничной клетке.

Никогда еще меня так не унижали публично. Из обвинителя я превратился в обвиняемого. Каждый показывал на меня пальцем, но никто не понимал, до чего этот указующий перст грязен, коряв и забрызган кровью. Силы были слишком неравными. С одной стороны — дама преклонных лет, напускающая на себя вид оскорбленного достоинства; с другой — мужчина лет сорока, чьи претензии казались слишком серьезными, чтобы не быть обоснованными. Пассажиры автобуса единодушно вынесли мне смертный приговор. Достаточно было взглянуть, как они смотрят на меня.

Красный Крест, набережная Сены — Бюси, библиотека имени Мазарини… Скоро приедем… Я не допущу, чтобы эта женщина и все прочие вытирали о меня ноги. Надо что-то предпринять, дабы не прозябать до скончания века вместе со своей тайной. В итоге она доконает меня вернее, чем костный рак… Собравшись с духом, я снова пристально посмотрел на госпожу Арман и выпалил ей в лицо, четко выговаривая слова:

— Вы донесли на евреев во время войны.

По салону автобуса пронесся осуждающий ропот. Мой сосед, статный мужчина, выглядевший довольно прилично для своих пятидесяти, решил вмешаться.

— Месье, все это становится ужасно неприятным для всех, — произнес он вежливым, но решительным тоном. — Я прошу вас прекратить нападки на эту даму; в противном случае я обращусь к водителю, чтобы заставить вас сойти.

— Вы хотите меня высадить?

— Да, если потребуется.

На сей раз выдержка мне изменила. Этот тип хотел, чтобы я вышел из автобуса, а я вышел из себя. Тем более что мы находились на моей территории. Автобус — это транспорт избранных. Будучи в нем, мы возносимся не над пешеходами — нашими братьями по духу, а над постыдным племенем ублюдков-автомобилистов. Таким образом, я был у себя дома.

Я поднялся и уставился на окружающих, держась за ручку под потолком. Я призывал всех в свидетели. Только что вошедшие люди не могли ничего понять. Вероятно, поначалу им казалось, что все дурачатся. К тому же дело явно шло к развязке; когда водитель неожиданно затормозил и я налетел на соседа, уже взвинченного до предела, он завопил:

— Ах, пожалуйста! Мы все-таки французы…

Бедняга решил, что я собираюсь его ударить. Чувство удивления, смешанного со страхом, вызвало у него непроизвольную реакцию. Тотчас же я вновь обрел равновесие и обратился к присутствующим с патетической речью:

— Эту особу зовут Сесиль Арман-Кавелли. В декабре сорок первого года она выдала полиции своих соседей, торговцев по фамилии Фешнер. Их отправили в концентрационный лагерь. Многие из них были убиты…

Я видел, как побледнела госпожа Арман. Мой палец был нацелен ей в лицо, пониже носа.

— По ее вине! И вы хотите, чтобы я молчал? И вдобавок хотите изгнать меня из автобуса?

— Нет, я этого не говорил! — снова подал голос мой сосед, похлопывая меня по плечу ручкой зонта.

— Все равно.

— В конце концов, это же абсурд! Нельзя обвинять людей голословно. Это клевета. Мадам, возражайте, скажите что-нибудь! Я — адвокат, я могу вам помочь. Хотите, я запишу имена свидетелей для будущих показаний?