Самсон Гелхвидзе: Рассказы

– Нет, последняя, пусть пока остается. Где же твоя одержимость, Анна? Позвонить Майке, что ли? Хотя, ух, их сейчас нет, я ведь вчера передала им приглашенье ребят, а сама не пошла. Никто меня так радушно не принимает, и нигде я не нахожу себе такого приюта, как в одиночестве.

Взор ее снова устремился к окну.

Она давно не чувствовала себя такой опустошенной, как сейчас, невольно поднялась, подошла к высокому шкафчику в соседнем с ее столом левом углу комнаты, сняла с вбитого в его боковую стенку гвоздя зеркальце и поставила его перед собой.

– Стареем, Анна?

Морщины завоевывали кожу ее лица.

Несмотря на худобу, обвисал и двоился подбородок. В основания подкрашенных волос прокрадывалась седина.

– Нужно покраситься, да и губы потрескались.

Она несколько раз провела указательным пальцем по нижней губе, потянулась рукою к сумочке и покрыла помадой щербинки и трещины.

– Не пойду в понедельник к ученому секретарю. Не с чем идти. Получается не то, чего я хочу. Хотя ему это, может быть, и понравится. Бездарность в науке совсем не то, что бездарность в искусстве. Мало того, что могут не понять и не признать, можно еще и здорово навредить себе и другим. Пока подходишь к заключительному аккорду, начинает не нравиться первый. Приходится начинать все сначала, и порой кажется, что конца и края этому нет. Всю жизнь учись, мучайся и томись. Природа однозначна и настоятельна в своем требовании к обществу. “Мне нужны лишь некоторые из вас, не важно, кто именно”. Тут-то все и начинается. Тут и кончается.

В соседней комнате раздался телефонный звонок. Анна долго не двигалась с места, потом решила ответить. Прошла до пункта ПК, приоткрыла дверцу и, взяв ключи, направилась к звонившему телефону. У двери она услышала последний звонок.

– Опоздала. Сколько я опаздывала в жизни?! Может, большей частью оттого, что спешила?! Как сейчас, да?!

За окнами на ветвях ели едва различались два оранжевоклювых, подразнивающих друг друга дрозда.

Обычно утро они начинали с песен, а к вечеру понемногу свирепели и переходили к серьезным баталиям.

Дверь комнаты отворилась. В вечерних сумерках едва можно было разглядеть женщину из смога.

Казалось, погоня длилась целую вечность. Сумерки и препятствия, на которые то и дело приходилось наталкиваться, все более усложняли бег. То тут, то там группа автоматчиков, по нескольку человек, в черных комбинезонах, появлялись из-за угла всякий раз, когда уже было казалось, что удалось скрыться от них. Как только беглец оказывался в поле их зрения, они пускали длинные очереди из автоматов.

Были и промахи, и попадания.

Было и больно, и страшно. Но страх, пожалуй, господствовал и над болью, и надо всем.

– Ну вот, слава Богу,- с надеждой взмолился беглец, подобрав автомат, брошенный одним из преследователей,- теперь я покажу вам, чертям полосатым, где раки зимуют!

Первая же встреча с настигающими обнаружила неполноценность найденного оружия.

– Черт побери, вроде такой же, как у них, и стреляет, порой даже и попадает, а не косит кровопийц. Бессмертные они, что ли?- приходилось думать с досадой. – Должна ведь хоть когда-нибудь кончиться эта погоня?

Последовало легкое прикосновение, с которым связалась вся надежда на освобождение.

Прикосновение повторилось.

– Проснитесь,-послышался нежный женский голос.

Глаза пришлось открывать уже при свете.

Трусы сползли с бедер словно бы самовольно, без принуждения. По голой части тела несколько раз прошлась женская рука. Растегнувшаяся нижняя пуговица халата обнажала взору белосежные гладкие стройные ноги почти до самых бедер.

Резкий контраст между происшедшими и переживаемыми событиями словно переносил все из яви в сон.

Чуть позже почувствовалось резкое покалывание, сопуствуемое прерывистым вскриком.

– Не надо, нет! Сделайте в другом месте.

– Хорошо, успокойтесь.

Последовало второе покалывание.

Боль оказалась терпимее.

– Все, успокойтесь! До завтрашнего утра вы свободны.

Сквозь боль глаза проводили легкую походку враскачку. Потом потух свет.

– Надо же, какие красивые ноги у этого коромысла! -угасало во сне сознание.

Потом было утро. За ним уже знакомая походка враскачку.

Милая улыбка. И вслед за ласковым “доброе утро” вновь знакомое покалывание.

Глаза уже не провожали походку, а пытались угнаться за мыслями. Гнойный фурункул возле шейного позвонка заметно уменьшался в размерах.