Лебедев Andrew - New-Пигмалионъ

Поэтому подсознательно мы опять хотим помощника, дабы увидать ее изнемложение. В доску, в доску… Но и в четвертых, "Г"… В – четвертых, так как по определению, момент обладания, момент соития мужчины и женщины строится таким образом, что мужчина БЕРЕТ женщину, это по определению это ВЗЯТЬ подразумевает насилие и унижение. Мужчина унижает женщину, он пригибает ее к земле, он давит на нее весом своего тела… А насилие всегда связано с причинением боли, с элементами принуждения… Поэтому и здесь тоже кроется латентная тяга – отдать красоту на растерзание, и чем красивее женщина, чем красивее ее грудь и бедра, тем сильнее хочется видеть, как ее терзают… Отсюда и корни желания группового секса…

– От мужчины я допускаю, – лежа на кушетке, сказал Игорь, – но женщине это зачем ?

– А женщина зеркальна, – с улыбкой отвечал психоаналитик, – она зеркально всегда хочет того же, она мечтает, чтобы ее растерзали, чтобы ее унизили, грубо взяли двое, трое, четверо.

– Доктор, вы маньяк, – вставая сказал Игорь.

– Но ведь это вы спали втроем с вашей женой, не я, – тонко улыбаясь, ответил психоаналитик.

В приемной у него висели копии трех американских дипломов в деревянных рамочках.

Там же сидела ассистентша и у ней был терминал. Доктор принимал электронными деньгами, и уходя, Игорь по платиновой карте ВИЗА заплатил триста долларов.

– Ничего себе, берет маньяк!

В начале недели Джон как всегда для порядка сгонял ее за справкой в КВД…

Ничего плохого не подозревая, Натаха пошла…

Запляатила, как всегда пятьсот рублей, чтобы без очереди и анонимно.

Мазки на инфекцию, кровь на сифилис и на СПИД.

Звонить послезавтра…

Врачиха сказала, что если анонимно, то можно любой фамилией записаться.

Записалась Фроловой.

Так и сказала, А, точка, Фролова…

Как эта – модная нынче ведущая…

Ну, на следующий день дела какие-то были у Натахи…

Да!

Событие!

Она же на водительские курсы записалась…

Вот, ходила на первое занятие по правилам движения.

Знаки изучали, проезд перекрестка…

Потом дома уборкой занималась, стирала, валялась у телевизора, никуда вечером не хотела идти.

Спать легла рано.

А в пятницу после того, как позавтракала, позвонила в КВД.

– Фролова? – переспросили в регистратуре – Фролова, – подтвердила Натаха – А Фролова? – переспросили на том конце провода – А…

Вам надо срочно подойти в кабинет триста три, у вас положительный результат на

Вот эт-то да…

Приехали.

Помчалась в КВД.

Прочитала брошюру про ВИЧ…

Вобщем, через пять лет скорее всего будет у нее СПИД.

А это…

А это два года, от силы – три.

Жизнь кончилась.

За что?

За что?

Захотелось съездить домой.

Поехать к маме, залезть с головой к ней под одеяло, спрятаться.

Спрячь, спрячь меня мама.

Только поздно уже.

Мама сама на кладбище лежит.

А отца и не было никогда.

Всю субботу проревела.

Телефоны – городской и мобильный отключила и лежала.

То вниз лицом в подушку.

Лицом вниз ревела.

То лицом в потолок.

Тоже ревела.

Так жалко было себя.

Так жалко, а что сделаешь?

Такое чувство у Натахи было только в детстве, в семь что ли лет, когда она представляла себе, как умрет.

И все ее тогда станут жалеть.

А потом как-то не было у нее ничего такого – жалестного.

Мать умерла?

Ну, да.

Натаха в восьмом классе училось.

Ну, плакала, конечно. Всеж-таки мать.

Видно, не долгая жизнь фамилии Кораблевых по женской линии прописана.

Мать то вот хоть ребенка родила.

А Натаха и этого не смогла.

В воскресенье надо было чтоли хоть за хлебом наружу что ли вылезти?

Утром встала, включила радио Эхо Москвы.

Там сказали, что у Православных христиан нынче праздник.

Конец Петрова поста.

Мать то всегда в церковь ходила.

Свечку ставила.

А толку?

И сама померла, и дочь единственную не уберегла, и дочь теперь лет через семь помрет.

Но решила, все же в церковь сходить.

В храм вошла уже к середине проповеди.

Батюшка такой молодой, такой совсем не похожий на тех, что в кино всегда показывали.

Сними с него рясу, да одень в цивильное и модное – с таким и в дискотеку запросто!

Однако, прислушалась.

Батюшка стьоял на амвоне, держа в руках большой серебряный крест и говорил простым русским языком, а не нараспев по церковно-славянски, как это бывает во время службы.

– Вот, недавно довелось мне крепко поспорить с одной женщиной, – доносилась до ушей Натахи размеренная речь батюшки, – ей уже за тридцать, вроде и жизнь повидала, и хлебнула всякого и хорошего и плохого. Жила на юге в одной из республик бывшего союза, работала бортпроводницей на внутренних рейсах. Были у нее и муж и друзья… Однако, развалился Союз, ушел муж, русских в республике стали притеснять – в новой национальной авиакомпании стали отдавать предпочтение девушкам с восточным разрезом глаз.