Лебедев Andrew - Проститут

– Круто! – подытожил Женя Красновский.

– Хрен его знает, – покачал головой Василий Дементьев.

Вика надулась.

– У меня аккумуляторы сели, кончаем съемку, – сказал Слава Зайцев, снимая камеру с плеча.

– Всем спасибо, свободны! – подвел итог Бальзамов. – Завтра с утра снимаем на море.

А утром у себя на подушке Ланочка нашла листок бумаги.

Развернула – там стихотворение, написанное от руки.

Турниров нет теперь.

Ах, как о том я сожалею!

Поверь.

Томлюсь и млею.

От незнанья -

Чем?

И подвигом каким мне отличиться?

И с кем теперь?

За главный приз сразиться – прикажешь мне…

За нежный восхищенный взгляд -

Я б сотни лет назад

С ножом пошел бы на дракона,

Соперника копьем валил бы на песок.

Но нет теперь ни правил, ни закона,

И кто бы смог

Мне подсказать,

Как чувства доказать?

Когда б моя с мечом рука

Повергла великана,

Цветок мне бросила б тогда

С трибун

Красавица Свет-Лана.

А если бы сражен был я в бою,

Мои б омыла раны,

Тем смелость наградив мою

Слезой своей,

Красавица Свет-Лана

Но нет турниров,

Нет драконов,

Великанов нет.

Как жаль – - Их никого не стало,

И стынет в ножнах сталь,

И мысль несется вдаль,

В веков начало.

Когда в броню закован вороную,

С павлиньем aux chapeux пером,

Верхом

Трибуны вдоль гарцую, твой взгляд ловлю тайком при том…

И подпись:

Женя Красновский.

Бальзамов вдруг ощутил приближение старости.

И так отчетливо.

Причем не физической старости, а психологической.

"Если она мне не даст, то значит – хана"…

Примета времени.

Рубеж…

Если эта Ланочка, эта девчонка, сегодня-завтра не даст ему, не будет стонать от счастья, когда он будет трахать ее… Значит – хана уже его молодости. Значит, здравствуй старость!

Ланочка – она своего рода как возрастной рубеж, за который уже отступать нельзя.

Почему-то легкая победа на Надей не дала ему ощущения всесильной молодости.

Видимо, от того, что была слишком легкой, и он ясно понимал, почему подружка Ланы легла с ним в постель. Исключительно из карьерных соображений, даже элементарной симпатией тут и не пахло. А он переспал с ней, только чтобы отомстить Лане, чтобы вредная девчонка испугалась за свое место на шоу и пожалела, что отвергла его.

Но в его мыслях была только она одна, Ланочка…

Он так решил. Если она ему не даст, значит, он слабее.

Ведь она сказала ему, что он ей в отцы годится.

Ведь…

Ведь она посмела сказать ему, что он старый!

И если теперь он не докажет ей, что это он решает, а не она – быть им любовниками или нет, если он уступит ей… Значит, он сдаст свою внутреннюю Москву, признает свою слабость и старость.

– Пойдем, у меня к тебе есть дело, – сказал Бальзамов, пальцем поймав Ланочку за штрипку её коротких, сводивших его с ума шортиков.

– Куда пойдем? – спросила Лана, погруженная в мечты о Жене. – Какое дело?

– Там скажу, – ответил Бальзамов, неопределенно махнув рукой в сторону пляжа. – Разговор времени требует, пройдемся, поговорим, тема есть.

Как-то так получалось у Ланочки, что все важные объяснения проходили с ней на пляже. Не в номере, не в ресторане – а на пляже.

Шли.

Шли и шли.

Он не обращал внимания ни на красоты морского пейзажа, ни на бездонную синь над головой, он весь сосредоточился на своей борьбе за право считаться молодым.

Молодым кобельком.

– Я тут начал о семейной жизни подумывать, хватит уже ходить-то холостяком. Да и ты тоже… Когда-то надо о будущем подумать… Знаешь, ведь все нормальные, чего-то стоящие мужчины – все в возрасте. И женятся на молодых. Это нормально. Это норма на Москве. Так всегда было.

Бальзамов понимал, что если победа и будет, то нечестная.

Он ведь никогда никому не обещал жениться, когда уговаривал на секс.

И не то чтобы ему претило лгать, просто оставался неприятный осадок от того, что одним только шармом и статусом столичного продюсера ему уже эту лошадку не оседлать.

Приходится прибегать к запрещенным приемам.

– Я же жениться хочу, я же по-серьезному, – как заведенный бубнил Бальзамов.

Бубнил, но с каждым шагом по этому ласковому, уводящему в сине-желто-зеленую бесконечность пляжу, убеждался, что проигрывает.

– А я не хочу замуж, – дернулась Лана. – Я не хочу вас обижать, вы хороший человек, известный режиссер, но я вас не люблю.

– Вот так вот! – Бальзамов развел руки. – Она меня не любит.