Andrew Лебедев - Все голубые фишки

Трейлер показал поворотником, что готов уйти направо, на однополосный "Райт тёрн драйв", ведущий на федеральную дорогу сорок четыре.

Поллаку тоже надо было именно туда.

– Вот черт, не удалось обогнать этого монстра, теперь придется тащиться за ним, – ругнулся Поллак.

А монстр и вовсе затух. Мигнул яркими стоп-сигналами и встал по тормозам.

И что теперь?

Не объехать его ни слева – ни справа.

Драйв однополосный – слева и справа бетонное ограждение.

Поллак в раздражении ударил обеими руками по рулю.

– Что он там, совсем ополоумел этот дальнобой? Заснул что ли за рулем?

Вдруг, в зеркало заднего вида Поллак заметил быстро-быстро увеличивающееся в размерах, приближающее, растущее нечто.

Он даже и испугаться не успел.

Это был огромный тягач "МАК" с длинным капотом, для жесткости укрепленным спереди еще и большим хромированным кенгурятником.

На огромной скорости, не тормозя, тягач ударил "мустанг" Поллака и бросил его на стоящий впереди прицеп.

Хруст и звон разлетающихся калёных стекол.

Скрежет разрываемой жести и алюминия…

– Классно провернули, – сказал Бэрроу, глядя на фотографию искореженного автомобиля.

– Как товарища Машерова под городом Минском, – сказал Хендермит, – хорошая школа. …

Лёля совсем заплыла на своем Чувакове.

Он такой сильный.

Он такой опытный.

Он такой страстный.

Он такой нежный.

Он такой умный, наконец.

И даже красивый.

Да-да.

Красивый.

Ведь и лысоватые пожилые мужчины могут быть очень красивыми.

В Лёле проснулась страстная любовница.

Любовница, в которой одновременно уживалась заботливая и нежная жена, думающая о своем муже, о своем мужчине как о приоритете, которому нужно сделать хорошо даже за счет своего нехорошо.

Страсть женщины мазохистична.

Женщина хочет страдать.

И Лёля, не давая себе отчета в том, что и как делает, хотела только одного, чтобы ее Чуваков был теперь счастлив.

– У нас очень много денег, – сказала Лёля, лучезарно улыбаясь своему солнышку.

Солнышко, откинувшись на подушках, лежало в постели и курило французский галуаз.

– А где сейчас твой отец? – спросило солнышко.

– Папа улетел, – ответила Лёля и личико ее слегка омрачилось тенью мимолетной грусти, – папа заболел, он улетел в Калифорнию, там есть хорошая клиника и есть хорошие врачи.

– Я надеюсь, что у твоего папы все будет хорошо, – сказало солнышко, и протянув лучи-руки, солнышко властно коснулось Лёлечкиной груди.

– Иди ко мне, – велело солнышко.

И Лёля пала на своё солнце, не думая о том, что может сгореть. ….

Минаев заметался.

Из ста пятидесяти миллионов первого транша семьдесят он перевел Столбову на счет фирмы, зарегистрированной на его дочь. И пять миллионов Столбов взял себе.

Перевел на счет открытых в Чейз-Манхэттен банке кредитных карточек.

После этого они распрощались. Столбов улетел в Калифорнию, и наверное – навсегда.

Пять миллионов Минаев снял наличными и в двух спортивных сумках передал их Хэндермиту и Бэрроу.

С ними тоже распрощался в большой надежде на то, что больше с ними никогда не увидится.

Свои семьдесят миллионов тоже перегнал на счета в Чейз Манхэттен. Но перегнав, давал себе отчет в том, что когда денег хватятся, когда московские ребята через Интерпол заявят в ФБР, счета эти могут быть арестованы.

Надо было рвать когти.

Минаев вспомнил это забавное выражение, так смешно звучавшее в устах артиста Папанова, игравшего нестрашного бандита Лёлика, говорившего с каким-то непонятно откуда взявшемся белорусским акцентом… Надо рвать когти…

Надо рвать…

А захочет ли рвать когти Грэйс?

Захочет ли она рвать свои нежные коготки? …

– У нас проблема, – начал Антонов, когда Брусилов с егерем слегка поотстали.

Они с Богушом снова были на охоте в Николиной пустыни.

Только осенний опавший лист теперь шуршал под ногами.

И небо открылось в оголенных кронах деревьев.

– Проблема у нас, кинули нас Столбов с Минаевым, и так кинули, что хоть застрелись теперь из этого ружья, – сказал Антонов и для наглядности потряс в руках своей ЗАУЭРСКОЙ двустволкой.

Богуш молчал.

Он знал уже.

– Они даже москвичам отката не перевели, просто хапнули весь транш и убежали, ищи-свищи теперь.

Снова помолчали.

Прошли несколько сот шагов, потом Антонов заговорил.

– Надо что-то делать, Игорь, иначе нас просто в лучшем случае поубивают, ты понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Богуш.