Andrew Лебедев - Гаs

– Я вас, я тебя заждалась, – рдея от смущения и отводя взгляд в пол, сказала Олеся.

Квартирка была крохотная.

Сухинин совсем отвык от таких.

Прихожая с пятачок, где двоим уже не встать, из прихожей – комната метров пятнадцать, налево кухонька, где едва помещаются столик, плита, да холодильник.

Ужас!

Ужас, насколько Сухинин уже забыл, как живут люди.

– У тебя чисто,- не зная что сказать, сказал Сухинин и возвращая давно забытый рефлекс, вдруг принялся снимать туфли.

– Ой, не надо. Не разувайтесь, – все еще обращаясь к нему "на вы". Запричитала Олеся, – у меня все равно тапок вашего, то есть твоего размера нет.

– Ничего, я в носках, – сказал Сухинин, уже высвободив ступни из мягких и вобщем-то совсем не грязных туфель, в которых и ступал то разве что только в Мерседесе, да по ковровым дорожкам Вовиного офиса.

– Милости прошу, – снова смущаясь, и снова глядя в пол, пролепетала Олеся.

Стол в единственной маленькой комнате был накрыт с каким-то естественным чисто новогодним вкусом. Цепкий глаз Сухинина сразу заметил и диван-кровать. Этой детали, занимавшей треть помещения. Нельзя было не заметить. Диван был не сложен, и более того, демонстративно застелен и приготовлен для спанья. Две подушки трогательно рядом. И конвертик ватного одеяла в белоснежном пододеяльнике с приглашающее отвернутым краешком, как бы недвусмысленно намекали на то, что ужин этот должен завершиться положительным результатом.

– Хочешь помыть руки, – все еще неуверенно привыкая к обращению "на ты", спросила Олеся.

– Нет, давай сразу выпьем, – предложил он, – я хочу, чтобы ты расслабилась, да и я что-то волнуюсь.

Комнатка была настолько крохотной, что сев напротив Олеси, Сухинин спиною все время ощущал близость без звука мерцавшего в углу телевизора, а Олесин стул, тем временем, практически упирался в разложенный диван.

– Вот водка, вот вино, ухаживайте за мной и за собой, – Олеся снова начала путаться в личных местоимениях, – а вам, а тебе селедочку под шубой или салату оливье?

– А давай на фиг эти стулья, – предложил вдруг Сухинин,- и давай оба лицом к телевизору на диване сядем?

– А давайте, – слегка растерянно, но покорно и с внутренней готовностью сказала Олеся.

Пересели.

Сели рядком на краешке застеленного уже дивана.

– Ну, за тебя, за твое будущее новоселье, – сказал Сухинин, и уже выпивая, понял, что сказал не то, что надо было сказать.

А на столе стояли цветы и в двух нелепо высоких подсвечниках горели свечи.

– Прости меня, – сказал Сухинин, – я не то должен был сказать.

Олеся поставила свой бокал.

– А что ты хотел сказать?

Первое волнение, казалось уже покинуло ее.

Зато оно в полной мере передалось Сухинину.

– Я хотел сказать, что первый тост я мечтал выпить за мою любовь, то есть за тебя.

– Ну, мы еще выпьем за нее, – склонив головку набок, сказала Олеся.

– Я дурак ведь даже не сказал, какая ты красивая сегодня, – едва не плача, посетовал Сухинин, – прости меня.

– Ты еще скажешь, – успокоила его Олеся и мягко и доверчиво положила свою руку ему на плечо.

Сухинин повернулся к ней.

Вот, она сидит подле, в двух сантиметрах. Такая желанно-близкая и уже доступная.

Но такая еще не знакомая и не изведанная.

Белая нарядная блузка с короткими рукавами и с большим вырезом, под которым угадываются кружева красивого лифчика.

Кружилась голова.

Сухинин волновался. А вдруг не получится? Что тогда делать?

– Выпьем? – предложила Олеся, – чин-чин?

– Я боюсь, – признался Сухинин.

– Чего ты боишься? – спросила Олеся.

– Если честно, смейся не смейся, но у меня никогда не было близости с женщиной, – сказал он и сам испугался того, что сделал такое невыгодное для себя признание.

– Не бойся, – тихо сказала Олеся и нежно обвив своею легкой рукой его шею, своими свежими и мягкими губами стала искать его сухих горячих губ.

На следующий день на работу в Вовин офис Сухинин не поехал.

Кобелев же из вежливости (а еще кто-то смеет говорить про сибирских медведей) позвонил только к вечеру и робко поинтересовался, как здоровье молодых?

– Я хочу, чтобы мы завтра же с тобой расписались, – усевшись в подушках, заявил Сухинин, – а уже свадьбу сыграем в Москве через недельку или через две.

– Зачем ты так торопишься? – улыбнулась Олеся.

После ванной она стояла посреди комнатки завернутая в белый махровый халатик и щипала виноградинки из вазы.

– Винограду хочешь? – игриво с огоньком она поглядела на Сухинина.