Andrew Лебедев - Скотство и чуть чуть о плохих грузинах

Он в очередной раз с деланной веселостью рассмеялся, чтобы не обидеть рассказчика и чтобы вообще, казаться простым доступным парнем, с которым приятно иметь дело. Рассмеялся, а потом тоже рассказал алаверды какую-то скабрезность.

Губернатор, как показалось Лагутину, смеялся искренне. – o, sancta cimplicitas!, – беззвучно прошептал Лагутин, и сославшись на то, что ему надо еще поболтать о деле с коллегой, попрощался с губернатором и перешел на диван, где с глянцевым журналом в руках дремал Володя Брэм.

– Что там у нас? – спросил Лагутин, через плечо коллеги, глядя на лежащую под крылом вату облаков, – очередное эпохальное идеологическое построение?

– Потерпи, сегодня после обеда узнаем, – ответил Брэм и снова прикрыл усталые глаза.

В аэропорту их встречал знакомый порученец из администрации. Порученца, как и Брэма звали Володей. По заведенной на телевидении дем-традиции, Брэм дважды или трижды пытался обозвать Порученца тёзкой, но тот, хотя и не поправлял своего виз-а-ви, но сам в свою очередь упорно называл Брэма Владимиром Викторовичем. В конце концов и Брэм сдался и трижды на всякий случай подглядев на визитную карточку, принялся кликать того по имени – отчеству Владимир Санычем.

Вообще, Владимир Александрович не казался таким уж аппаратным сухарем, как большинство людей в серых костюмах из команды второго вице. То, что Владимир Саныч генетически происходил из недр ФСБ не вызывало никаких сомнений, но по некоторым черточкам и ухваткам в поведении, чувствовалось, что прежняя до-аппаратная служба Саныча протекала не в самых скучных местах.

– На концерт педераста хотите пойти? – как бы примирительно и как бы извиняясь за протокол, поинтересовался Порученец, – шеф вообще-то больше битлу-сэру-Полу импонирует, но тот такой чванливый, такой задирай-носа-высокомерный, что ну никак не захотел приезжать, а этот, педик, он покладистый, как старая баба.

– А он и есть старая баба, – хмыкнул Лагутин, – на поминках Леди-Ди вон как рыдал.

– Ну, так как? Пойдете? – еще раз спросил Порученец, – концерт завтра поздно вечером, только для супер-випов, приглашенных будет меньше чем на концерте в Екатерининском дворце, но я вас в список уже внес.

– Спасибо, Саныч, ты настоящий друг, – неопределенно, ни да-ни нет, ответил Брэм, чуть повыше локтя пожав порученцево плечо.

Разместили Лагутина и Брэма в гостинице "Лазоревая".

– Наших видел? – спросил Брэм, через пол-часа, уже побрившись и приняв душ, зайдя в номер к Лагутину, – внизу в рисепшн стояли.

– Видел, – кивнул Лазуткин, – Милку видел и операторов, они на нашем же самолете прилетели, только в экономе.

– Снимать первую пятиминутку для девятичасовых новостей будут, – сказал Брэм.

– Может, Милку на кофе пригласить? – сам себя спросил Лагутин.

– Пригласи, тыж ей босс, – ответил Брэм, подсаживаясь к холодильнику мини-бара.

Но тут зазвонил телефон. Не мобильный, а обычный, кордовый, что стоял на тумбочке.

Лагутин без пиджака и без галстука, в костюмных брюках и белой сорочке с ничего не выражающим лицом взял трубку.

– Да….да, Михал Борисович….хорошо, Михал Борисович… Будем, Михал Борисович…

С таким же ничего не выражающим лицом, Лагутин положил трубку на рычажки.

– Вездеславенский? – поинтересовался Брэм.

– Он, – коротко и с каким-то смаком, ответил Лагутин.

– Вызывает? – еще раз спросил Брэм.

– Через пол-часа в конференц-зале на втором этаже, – уточнил Лагутин.

Вездеславинский был весь насквозь какой-то холеный и лощеный.

Все в нем, в его облике струилось и сочилось лоском высокой породистости.

От ноготочка на мизинчике и до завиточка за ушком, хоть медали за экстерьер давай! И повадка, и стойка, и походка, и голос. Во всем чувствовалась работа по селективной выбраковке, что на протяжении последних десятилетий проводилась кадровиками из министерств и из самого Цэ-Ка по выведению новой отечественной породы красивого руководителя.

По нынешней кремлевской моде Вездеславинский не употреблял обращений "товарищи" или "господа", но подделываясь и подстраиваясь под общую волну нынешней конторской корпоративности, употреблял дежурно-пресное, но ёмкое по значимости обращение "коллеги"…

– Коллеги, я рад, что вы нормально добрались, и теперь предлагаю немедленно включиться в работу.

На столе, перед каждым из собравшихся, лежало по одинаковой толстой книге документов отпечатанных на лучшей мелованной бумаге, запакованных в полиэтиленовую обложку и по корешку сшитых пластмассовой спиралью.