Andrew Лебедев: Проститутка Дева

Все это теперь неправда.

Все, кроме того, что он действительно пока еще был живым Мигуновым В.А.

Остальное не соответствовало реалиям дня.

Он больше не главный редактор, и телефоны, и факс, и адрес мэйлбокса – все теперь чужое, ему не принадлежащее.

Как и кабинет, как и секретарша в приемной, как и эта картина на стене его офиса, к которой он так привык.

Эту картину ему подарил известный московский живописец. Настолько известный, что его имя зачастую ассоциировалось с понятием "современный русский художник".

Живописец этот как-то приходил к ним на ток-шоу и подарил свое полотно на память.

Мигунову хотелось забрать эту картину, но он понимал, что мэтр дарил пейзаж не лично ему, Мигунову, главреду, а всему телеканалу "Норма Ти-Ви". И поэтому, как бы ни нравилась картина, как бы ни привык он к ней, придется оставить этот осенний московский пейзаж здесь, в этом кабинете…

А жаль…

Ведь наверняка его преемник, когда его назначат…

А его не замедлят, черт подери, назначить! Уже завтра, наверняка, он придет сюда, в этот кабинет, и все здесь переставит и перевесит.

И картину эту, может быть, велит снять и закинуть куда-нибудь в темный чулан, где хранится их телереквизит, декорации и прочие хренации.

Жалко!

Жалко, что нельзя забрать картину.

И себя жалко…

Предчувствовал ли Виктор Аркадьевич, что его снимут с должности?

Вроде бы предчувствовал.

Еще месяц назад он вдруг заметил, как некоторые, прежде ласковые с ним чиновники из Госкомитета и коллеги-сидельцы по первому АСБ*, которые раньше с улыбками, исполненными искреннего добродушия жали ему руки, едва он входил в лифт или приемную, вдруг стали избегать его шершавой ладони, отводя взгляды, как будто знали о нем больше, чем он сам знал о себе. * АСБ – административно-студийный блок Предчувствовал, но гнал от себя интуитивные опасения, полагая их чисто бабскими штучками-дрючками.

Оказывается, не подвела интуиция!

А ведь еще позавчера одна журналисточка из "Купца" брала у него интервью в этом самом кабинете, под этой самой картиной.

И глазками так выразительно постреливала, многозначительно и многообещающе.

А теперь…

А теперь, поди, встретит в лифте или на тусовке в Международном центре торговли и не подойдет, и не глянет даже! Кто он теперь?

Никто?

В этой системе, в Останкино, важен не ты сам, а твой статус.

Вообще, статус в Москве – некий современный эквивалент души, без которого ты лишь костюмообразный зомби…

А о чем бишь говорили давеча с этой журналисточкой?

Мигунов окончательно размял жесткий глянцевый картон больше не действительной визитки.

А говорили о литературе.

О том, что для дураков писать должны именно дураки.

Это когда мы говорим о рэйтинговости и о тиражах.

Для глупого среднестатистического читателя, покупателя бестселлеров – и писатель должен быть обязательно глупый.

Иначе читатель раскусит его и отторгнет как чужого. Для читателя писатель должен быть в доску своим, а значит, таким же глупым.

"Это, – увлеченно говорил Мигунов, – это относится и к кино, и к телепрограммам".

А журналисточка эта едва не взвизгивала, едва не похрюкивала от таких Мигуновских суждений, полагая их очень смелыми и оригинальными, и, отрываясь от ноутбука, кидала на него поощрительные взгляды… и две верхних пуговички на ее блузке были так доверчиво расстегнуты…

Теперь, наверное, если она столкнется с ним где-нибудь в кафетерии Пен-клуба* или за стойкой в "Короне" или в "Метелице", где он любил бывать, то сразу застегнется до самого горла и рукой еще для верности пуговички проверит. * Пен-клуб – международная общественная организация, членами которой являются многие известные журналисты.

Все…

Отняли у него статус, и теперь он как генерал без погон, с которого государь эполеты вместе с крестами содрал. Содрал публично, перед всей сворой радостно хихикающих адъютантов.

Статус в Останкино сильнее и больше, нежели самый незаурядный ум.

Да что ум – любая харизма, помноженная на гениальность, меркнет здесь перед одуряющим, завораживающим статусом.

Сняли, отвинтили с твоего кабинета табличку с твоим именем, и превратился ты из небожителя в заурядного статиста.

Вот они, останкинские девочки-припевочки из кафетериев АСБ-1… Бегают фигуристые, ногастенькие и глазастенькие питомицы журфака, не столько даже журфака, сколько всех этих фитнесс-салонов, соляриев и горнолыжных курортов, ходят они от лифта к офису, от офиса к кафетерию, носят тоненькие папочки с приказами, или копиями сеток вещания, или сценариями новых передач, ходят и поглядывают. Ходят и стреляют глазками…