Марк Леви - Дети свободы

Все на свете имеет свое объяснение - твердил нам в лицее преподаватель математики, и мне становится ясно, что машинисты, которых мы на минуточку забыли предупредить о нашей акции, не потушили топки, а, наоборот, подкинули туда угля, чтобы сохранить постоянное давление в котлах и утром отойти в назначенное время.

Мне не хочется гасить патриотический порыв своих товарищей перед самой акцией, но я все-таки считаю своим долгом сообщить Эмилю и Алонсо об этом открытии. Конечно, шепотом, чтобы не всполошить понапрасну других часовых, - очень уж мне не хочется снова бить по башке солдата, как несколько минут назад. Но, шепчу я или нет, Алонсо эта новость приводит в уныние, и он смотрит на дымящие трубы, так же как и я, то есть прекрасно понимая дилемму, с которой мы столкнулись. Согласно разработанному плану, мы должны были спустить взрывчатку в трубы паровозов, оставив ее там в подвешенном состоянии, но, если в топке бушует огонь, очень трудно, почти невозможно рассчитать, в какой момент взорвутся бомбы при такой температуре, да и фитили при этом совершенно не нужны.

После общего совещания становится ясно, что скромный опыт работы Эмиля в качестве железнодорожника не позволяет нам сделать точный расчет, но никто и не думает его в чем-либо упрекать.

Алонсо считает, что бомбы взорвутся вместе с нами, едва мы спустим их до середины трубы; Эмиль доверяет нашим снарядам больше, он полагает, что чугунная оболочка на какое-то время сможет защитить их от окружающего жара. Но на вопрос Алонсо: "Как долго?" - Эмиль отвечает, что понятия не имеет. Отсюда мой младший брат делает вывод: как бы там ни было, а надо попытаться!

Я уже говорил тебе, что мы не собирались сдаваться без боя. Завтра утром паровозы, дымят они сейчас или нет, не должны покинуть станцию. Решение принято единогласно, воздержавшихся нет: акцию мы проведем. Эмиль снова поднимает руку, чтобы подать сигнал, но на сей раз я останавливаю его, осмелившись задать вопрос, который интересует абсолютно всех:

– Так мы все же поджигаем фитили или нет?

На что следует раздраженный ответ Эмиля:

– Да, конечно!

Дальше все происходит очень быстро. Каждый из нас бежит к своей цели, взбирается на свой первый паровоз; одни молятся за благополучный исход, другие, неверующие, просто надеются, что худшее их минует. Фитиль потрескивает, у меня есть четыре минуты - если забыть о температуре, про которую я уже подробно говорил, - чтобы заложить первую бомбу, подбежать ко второму паровозу, повторить операцию и добежать до спасительного ограждения. Бомба спускается в трубу, раскачиваясь на тонкой проволоке. Я догадываюсь, как важно действовать очень аккуратно: труба раскалена, лучше избегать контакта со стенками.

Если лихорадочная дрожь не совсем отшибла у меня память, мне кажется, что прошло три минуты между тем моментом, когда Шарль вывалил жир на сковороду, и тем, когда все мы повалились на пол. Значит, при удачном раскладе я, быть может, и не окончу свою жизнь, разлетевшись на куски над первой же паровозной трубой или прежде, чем заложу вторую бомбу.

Ну вот, я уже бегу по шпалам и взбираюсь на второй паровоз. Алонсо, в нескольких метрах от меня, показывает знаком, что все идет нормально. Я немного успокаиваюсь, видя, что он трусит не больше моего. Есть люди, которые, даже чиркая спичкой перед газовой плитой, отстраняются, боясь вспыхнувшего пламени; хотел бы я посмотреть, как они спускали бы трехкилограммовую бомбу в раскаленную трубу паровоза. Но единственное, что меня сейчас и вправду успокоило бы, так это вид моего младшего брата, сделавшего свою работу и бегущего прочь.

А вот Алонсо не повезло: он неловко спрыгнул с паровоза и повредил ногу. Пока мы втроем помогаем ему подняться, мне чудится зловещее тиканье часов смерти, отбивающих последние секунды.

Наконец мы тащим его к спасительному барьеру, и мощное дыхание первого взрыва, с жутким грохотом сотрясшего землю, настигает нас и даже немного помогает, отшвырнув к стенке всех троих.

Брат помогает мне встать; я слегка оглушен, но вздыхаю с облегчением, видя рядом его побледневшую физиономию; потом мы бежим к велосипедам.

– Видал, мы их все-таки сделали! - кричит он радостно.

– Надо же, ты даже улыбаешься.

– В такой вечер и улыбнуться не грех, - отвечает он, крутя педали.

Вдалеке один за другим грохочут взрывы, с неба дождем сыплются железные осколки. Жар от огня чувствуется даже там, где мы сейчас. Мы тормозим на темной улице, сходим с велосипедов и глядим назад.