Марк Леви - Дети свободы

– Это не он!

Ни в чем не повинный Лепинас садится в машину, урчит мотор, черный "пежо-202" спокойно трогается с места. Проезжая мимо вроде бы обнявшейся парочки, водитель приветствует ее легким взмахом руки. "Как это прекрасно - влюбленные!" - думает он, глядя на них в зеркальце заднего вида.

Сегодня печальный день. Немцы нагрянули в университет. Они вызвали в вестибюль десятерых студентов, потащили их к выходу, подгоняя ударами прикладов, и загнали в грузовик. Но будь уверен, это не заставит нас отказаться от борьбы; и пусть мы подыхаем с голоду, и пусть страх терзает нас по ночам, оттого что гибнут наши товарищи, мы будем сопротивляться и дальше.

Итак, мы едва избежали самого страшного; как я уже говорил тебе, мы не убили ни одного невинного и даже ни одного из тех, кто творил зло по глупости. Однако прокурор остался в живых, и всю акцию приходилось начинать с нуля. Поскольку мы не знали его адреса, то решили "вести" его от Дворца правосудия. Задача была не из легких. Прокурор передвигался по городу то в бронированном черном "хочкисе", то в "рено-примакатр", но за рулем всегда сидел шофер. Чтобы слежка осталась незамеченной, Катрин организовала ее по всем правилам. В первый день один из наших поехал за прокурором на велосипеде от самого Дворца правосудия и через несколько минут прекратил преследование. С этого места на следующий день другой парень, на другом велосипеде, продолжил слежку. Разбив весь путь на небольшие отрезки, мы разведали маршрут Лепинаса до самого его дома. Теперь Катрин могла приступить к постоянному наблюдению, прохаживаясь по другой стороне улицы. Еще несколько дней, и мы должны были узнать о привычках господина прокурора.

12

У нас был и другой враг, еще более ненавистный, чем нацисты. С немцами мы попросту воевали, а вот милиция была наихудшим порождением фашизма и карьеризма, живым воплощением ненависти.

Милиционеры насиловали, пытали, отбирали имущество у людей, которых ссылали в лагеря, торговали своей властью над населением. Скольким женщинам пришлось лечь под них, до боли сжав зубы, закрыв глаза, поверив лживому обещанию не арестовывать их детей! Сколько стариков, томившихся в длинных очередях перед пустыми продовольственными магазинами, должны были платить милиционерам, чтобы их оставили в покое, и сколько несчастных, которым нечем было заплатить, были отправлены на каторгу, чтобы эти наглые ищейки могли спокойно мародерствовать в их домах! Не будь этих мерзавцев, нацистам никогда не удалось бы загнать в концлагеря такое множество людей, из которых домой вернется лишь каждый десятый.

Мне было двадцать лет, меня мучил и страх и голод, постоянный голод, а эти сволочи в черных рубашках обжирались в своих спецресторанах. Сколько раз я заглядывал в ресторанные окна, подернутые зимним инеем, смотрел, как они облизывают жирные пальцы, лакомясь блюдами, одна мысль о которых вызывала бурю в моем пустом желудке! Страх и голод - гремучая смесь внутри тебя.

Но мы отомстим за всё; видишь, стоит мне произнести это слово, как у меня сейчас же начинается сердцебиение. Впрочем, мысль о мести - ужасная мысль, мне не следовало так говорить; акции, которые мы проводили, преследовали другие цели, их движущей силой была не месть, а душевная потребность исполнить свой долг, спасти других людей, чтобы их не постигла злая участь. И стремление участвовать в борьбе за свободу.

Голод и страх - гремучая смесь у тебя в утробе! "Он страшен, стук этот слабый, когда разбивают о стойку крутое яйцо…" - так написал Превер [10] [10] Превер Жак (1900-1977) - французский поэт. Отрывок из стихотворения "Голодное утро" приводится в переводе М. Кудинова. много позже, во времена свободы; сам я, затравленный и голодный, испытал это еще в те дни.

Четырнадцатого августа, возвращаясь от Шарля поздним вечером, в нарушение комендантского часа, Борис и несколько его товарищей столкнулись нос к носу с группой милиционеров.

Борис, которому уже приходилось лично заниматься некоторыми членами их шайки, лучше, чем кто-либо, знал ее структуру. Ему хватило спасительного света уличного фонаря, чтобы вмиг узнать мерзкую рожу некоего Коста. Почему именно его? Да потому, что этот тип был не кем иным, как секретарем организации "вольных дружинников" - своры безжалостных, кровожадных псов.

Милиционеры шли прямо на ребят в наглой уверенности, что улица принадлежит только им. Борис выхватил револьвер; товарищи последовали его примеру, и Кост рухнул на мостовую в лужу крови - своей крови, если быть точным.