Владимир Войнович - Два товарища (сборник)

– Игорек, – говорила она, – не ты один, многие идут, надо же кому-нибудь служить в армии. Костя, скажи ты ему что-нибудь, – обратилась она к отцу.

– Я ему уже говорил, – сказал Костя. – Если не хочешь служить в армии, надо было учиться получше.

– Ты где так долго пропадал? – спросила меня мама.

– Толика встретил, – сказал я.

– Опять Толика? Неужели и в армии тебе не удастся встретить кого-нибудь поинтересней?

– Ладно, – сказала бабушка. – Они же все-таки друзья. Столько времени провели вместе. Работали на одном заводе.

В это время на площадь перед вокзалом вышел майор с пятном на щеке и прокричал в мегафон:

– Выходи строиться!

Бабушка схватила свою палку и еще хотела взять чемодан, но я отобрал его.

Те, которые сидели рядом с нами, тоже засуетились. Заплаканный парень вскочил на ноги.

– Подожди, – сказала ему его мать. – Подожди, я тебe вытру слезы, а то неудобно в строй становиться заплаканным. – Она вынула из сумки платок, вытерла парню слезы и подставила платок к носу. – Высморкайся.

И когда парень начал сморкаться, она посмотрела на него и вдруг сама заплакала громко, навзрыд.

– Ну вот еще, – сказал отец. – Держалась, держалась – и на тебе. Теперь ты еще будешь сморкаться.

Что там у них дальше произошло, я не знаю; мы побежали. Я бежал с чемоданом впереди и оглядывался. Мама и бабушка семенили сзади. Бабушка далеко вперед выкидывала свою палку, а потом как будто подтягивалась к ней.

Нас выстроили спиной к вокзалу в четыре шеренги. Я оказался в середине.

– Равняйсь! – скомандовал майор. – Смирно! По порядку номеров рассчитайсь!

Мы рассчитались. К майору подошел тучный подполковник в авиационной форме и спросил:

– Ну что, все в порядке?

– Двух человек не хватает, – почтительно сказал майор.

– Надо сделать перекличку.

Майор достал из кармана порядком уже измятый список.

– Слушай сюда, – сказал он и начал перекличку: – Алексеев!

– Я!

– Алтухин!

– Я!

После каждого ответа майор отрывал взгляд от списка и смотрел туда, откуда доносился голос вызываемого.

Моя фамилия шла следом за фамилией Толика, который очутился где-то в хвосте строя. В строю не оказалось все того же Переверзева и еще одного человека.

– Ну ладно, – сказал подполковник, – больше ждать некогда. Разбейте людей на команды и грузите в вагоны.

Майор отсчитал сколько-то там человек, потом протянул руку, как бы отсекая часть строя, и скомандовал:

– Эта группа напра-во! Десять шагов вперед шагом марш!

Вторая группа сделала восемь шагов, третья, в которой был я, – шесть. Потом каждой группе выделили по сержанту. Нам достался толстый, здоровый парень, у него на груди было несколько значков.

Он, выпятив грудь вперед, гоголем прошел перед нашим строем, внимательно оглядел впередистоящих. Потом отошел на два шага назад и изрек:

– Наша группа будет называться рота, так мне привычней. Ясно?

– Ясно! – заорали мы хором.

– Наша рота будет займать третий вагон. Ясно?

– Ясно!

– В вагоне не курить, курить только в тамбуре. Ясно?

– Ясно!

– Все, – сказал сержант. – Какой порядок езды будет, кто дневальный, кто дежурный – решим на месте. – Он вдруг напрягся, вытянул шею из воротника с целлулоидным подворотничком и скомандовал: – Напра-у! Шагом арш!

И мы пошли. Не в ногу, конечно, а кто как сумел. А родители наши шли сбоку и все кричали одно и то же: чтобы мы за собой следили, чтобы писали письма.

Мама тоже умоляла меня писать чаще. За ней шла бабушка и ничего не говорила, только бодро взмахивала палкой.

Сержант привел нас на перрон. Здесь стоял уже готовый состав с прицепленным к нему тепловозом. Я думал, что состав будет товарный, а он оказался нормальным пассажирским, только из старых вагонов, таких, какие ходят у нас на пригородных линиях. Сержант приказал организованно занять в вагоне места, но никакой организованности не получилось, все торопились занять там места получше. Я тоже торопился, но недостаточно, и поэтому мне досталась боковая верхняя полка. Но мне, в общем-то, было почти все равно. Я забросил свой чемодан на полку и снова выбрался на перрон.

Бабушка и мама стояли спиной к продуктовому киоску, жалкие и одинокие. Я посмотрел на них – сердце сжалось.

– Ну что вы раскисли? – сказал я. – Радоваться должны. Наконец-то избавитесь от шалопая.

– Да, конечно. – Мама хотела улыбнуться, но из этого у нее ничего не получилось. Губы у нее вдруг задергались, она отвернулась к киоску и заплакала. Бабушка посмотрела на маму и тоже отвернулась к киоску.