Половина учителей в школе были с большим стажем, с высшим педагогическим или религиозным образованием, они работали здесь еще до революции, когда единая трудовая школа № 3 была женской гимназией, у остальных было среднее педагогическое образование. Но Дину приняли с распростертыми объятиями – не хватало хоть сколько-нибудь грамотных людей, готовых прийти в школу и учить детей писать и читать, и за нее схватились с восторгом, хотя у нее еще не было диплома. Целый день Дина учила, воспитывала, выступала на собраниях, боролась, ставила вопросы и решала проблемы. А дома она опять становилась толстой нелепой Динкой, и все домашние относились к ней с любовным, но все же снисхождением: наша Динка, она как маленький ребенок, и смех близко, и слезы недалеко.
Брошку в виде цветка – фрейлинскую брошь с монограммой императрицы Марии Федоровны, бриллиантовые лепестки вокруг крупного изумруда, Дина прицепила на шляпу, и получилось очень удачно – цветок как раз закрыл самое большое жирное пятно.
А Лиля с Фаиной сели за ломберный стол.
– Погоди, я сейчас, только пасьянс закончу, – сказала Фаина и быстро подложила карту в разложенный пасьянс. – Ну вот, сошелся!
– Зачем же вы жульничаете сами с собой? – спросила Лиля.
– Как зачем? – удивилась Фаина, сметая карты. – Ну, я же хочу получить удовольствие. А так мне неинтересно...
И они принялись играть в «тетку», в эту игру проигрывал тот, у кого было больше взяток, жадная Фаина автоматически придерживала взятки, и Лиля надеялась Фаину обыграть, – она тоже была азартная, не хуже Фаины.
Поперек комнаты висела веревка с никогда не просыхающим бельем, как будто занавесом отделяя широкую кровать на сцене от зрительного зала. Все белье было одного цвета – грязно-серое.
– Я вас люблю... – низким страстным голосом сказала Лиля, приподнявшись на кровати, и подчеркнуто соблазнительным движением плеч сбросила с себя ворох пледов. И сама себе манерно пропищала в ответ: – О-о, да, я вам верю... Я безумно люблю ваши стихи... и вас.
В комнате стояла печурка с трубой через всю комнату, уходящей в каминную отдушину, но топить было нечем, и было так холодно, что изо рта у Лили шел пар. Она быстро скользнула обратно под пледы и оттуда опять страстно зашипела «мужским» голосом:
– Моя дорогая, бесценная, несравненная... придите же ко мне!
Ася из-за белья улыбнулась ей снисходительно, как будто Лиля была балованное дитя, сняла с веревки чулки, приложила к щеке – влажные, но ничего не поделаешь, – присела рядом с Лилей, принялась натягивать чулки.
– Ох, ну хорошо, я согласна, любите меня, любите!.. – опять «женским» голосом пропищала Лиля и обхватила Асю, потянула на себя, и они несколько минут возились, щипались и хихикали, пока Лиля не затихла, прижавшись головой к Асиной руке.
Фаина ревниво называла эту их возню «мамканье», и действительно, они как будто немножко в дочки-матери играли: Ася была мама, Лиля – дочка.
Поначалу Лилины отношения с Асей были похожи на так презираемое когда-то ею восторженно-девичье «обожание» институток: Лиля приникла к Асе, как одинокая потерявшаяся зверушка, как зверушка, все время следила за ней глазами и начинала беспокойно оглядываться, когда Ася выходила из комнаты. Бывают люди, для характеристики которых подходит всего одно слово, для себя самой Лиля могла бы найти много разных слов, а Ася была – добрая. С кем-то другим она постаралась бы соблюсти достоинство, не распускаться так, но Аси ей не было стыдно. Правда, узнав Асю так близко, как только два человека могут узнать друг друга, Лиля мысленно сделала поправку – Ася добрая до глупости, Ася слепая курица, никогда не видит в людях ничего плохого, а значит, и вообще НЕ ВИДИТ людей.
Но вскоре, когда Лиля уже совершенно освоилась в своем новом доме, роли между ними переменились. Это по-прежнему была нежная дружба, «обожание» – по возможности они все время были рядом, перешептывались и переглядывались, но теперь уже Ася стала в их союзе зависимой, а Лиля главной, и снисходительно позволяла Асе обожать себя.
С Диной у Лили не было таких сложных отношений. Сначала она Дину просто-напросто боялась, ей казалось, что Дина видит ее только как предмет для улучшения и воспитания. Она пыталась дружить с Диной, как домашний мальчик играет с уличными детьми – вежливо и опасливо. Ну, а потом она и Дину полюбила, не так, конечно, как Асю, ЛЮБОВЬЮ, но полюбила как родственницу, дальнюю.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу
Персонажи невыразительны, все плоско и скучно.
Загадочный «Рара» с первых страниц – без ударения, не выделен курсивом, не сразу и поймешь, что это - франц. Рара! Хоть бы классиков почитали автор и редакторы…
Вот «тончайшие щиколотки» - это как?
Или; «запястья, как упородистой лошадки» - где у лошади запястья?
То речь идет о проститутке, то ее же называют «кокотка»… Это в дровяном-то сарае?
В 1919 – 21 годах не говорили: «агрессивно», «депрессивно», «менструация», «супермозг», «у нас проблема»… Кстати, про менструацию действительно нет ничего у Мопассана и Бользака, а у Э.Золя как раз есть! «Радость жизни»).
Но даже если на многое закрыть глаза – книга «на раз», покупать ее точно не стоит. Да и время тратить на чтение тоже.