Вячеслав Рыбаков: Последний из

— Мечта прекрасная, еще неясная, — не утерпел я.

Он явно не узнал цитаты.

— Может быть, — равнодушно сказал он. Снова пригубил. Одной рукой он акку­ратно держал изящное блюдечко на уровне груди, другой брал изящную чашечку и подносил ко рту, потом вновь ставил. Все это было так мирно, так патриархаль­но... Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди.

— Вы новости смотрите? — спросил он.

— Когда как, — осторожно ответил я.

— В Думу наконец-то внесен законопроект о поголовной чипизации детей с че­тырех лет. Все цивилизованное человечество давно так живет, и только наши опять артачились. Но теперь им не отвертеться, придется голосовать. Тут уж любая по­мощь будет в цене. Кошка за Жучку, Жучка за внучку... — он улыбнулся.

Вот оно что.

— Нужно вспомнить какой-нибудь свежий, незатасканный эффектный ужастик, — сказал он. — Ну, скажем, в СССР партийные руководители на завтрак ели детей. Или что-то в таком роде...

— Но это же неправда.

— Неужто это будет ваша первая неправда? — беззлобно парировал он.

Я смолчал.

— Это не ложь, а всего лишь небольшое преувеличение, — мягко сказал он. — Не вы ли сами писали: обожравшееся человечиной государство...

— Это была метафора! — резко ответил я.

— А также гипербола, — сказал он. — А также парабола.

Умолк.

Я не отвечал.

— В конце концов, — сказал он, поняв, что я опять принялся играть в молчанку, — если о чем-то много мнений, правда — это то мнение, за которое больше платят. Ко­нечно, всегда хочется получать деньги за свое собственное мнение. Но так получает­ся далеко не всегда.

— Это ведь чушь, — сказал я. — Никто не поверит.

— Вам поверят, — ответил он. — Вы последний человек, который родился еще в СССР. Никого больше не осталось. У вас есть определенное реноме. Определенный имидж. Кстати, мы помогли вам его наработать, если помните. И у вас есть умение убеждать. Талант. Вы опытный пропагандист...

— Я не пропагандист, — сказал я. — Я художник.

Он чуть улыбнулся.

— Художники все в Лувре, — сказал он.

Конечно, он не мог помнить глумливой большевистской фразы «Господа все в Париже». Я и сам-то знал ее лишь по черно-белым фильмам о первых годах со­ветской власти, что смотрел в раннем детстве. Но в воздухе носятся не только новые идеи. В нем висят еще и архетипы. Комиссары никуда не делись, и поэтому их клю­чевые фразы никуда не деваются, воспроизводятся с легкими вариациями из поко­ления в поколение словно бы сами собой...

Как это было в «Короле Лире»?

Колесо судьбы свершило свой оборот.

— Оплата немедленно по выполнении, — сказал он наконец главное.

— Сколько? — не удержался я.

Ненавижу себя.

Он сказал.

Желудок, осатаневший от боли, завопил: мне! Мне!

— Я подумаю, — сказал я. Надеюсь, голос у меня не дрожал.

— Подумайте, — ответил он и встал. Небрежно сунул чашечку с блюдечком в при­емную нишу машины. — Только постарайтесь не затягивать. Прием записи в режи­ме ожидания. Стэнд-бай. Как только — так сразу.

— Я понял, — примирительно ответил я. И даже заставил себя добавить: — Рад был встрече.

Он улыбнулся и молча протянул мне руку. И я молча ее пожал.

Тем временем на улице стемнело. Подойдя к окну, я проводил взглядом масля­нисто лоснящуюся крышу и габаритные огни его глайдера, беззвучно скользнувшие в черноту, полную летящей воды. Всё. Уехал.

Значит, законопроект уже внесли...

Мотивировалось все это в высшей степени пристойно: положительным опытом мирового сообщества, требованиями безопасности, оптимизацией образовательных методик...

Разумеется, службы спасения были за. Ребенок со вживленным информационно­коммуникационным чипом никогда, дескать, не сможет потеряться. И никогда не будет похищен. Сигнал чипа отслеживается спутниками круглосуточно с точностью всяко не больше метра. А то, что, когда дети подрастут, о любом взрослом тоже мож­но будет в каждую секунду знать, где он, — что ж, издержки. И в смысле борьбы с ми­ровым терроризмом весьма даже полезные. Европейцы вон уж сколько лет видны на мониторах собственных спецслужб в виде разноцветных огонечков, все поголов­но, и стар и млад. И ничего, живут. Оказалось, свободы это не нарушает. Даже разго­ворам о свободе не мешает. Иди куда хочешь, делай что хочешь и с кем хочешь, ни­чего не возбраняется, просто все видно, а при соответствующей санкции правоохра­нительных органов — даже и слышно. Но, в конце концов, честным людям скрывать нечего. А если кто-то нелегально подключится к каналу и выкачает чьи-то личные данные — это подсудное дело: до трех лет. Другое дело — как такое подключение обнаружить да потом еще доказать... Но это уже не дело законодателей. Правда, ха­керы уже научились вливать ложные координаты, если украсть приспичило не на шутку; скажем, похищенную шестилетнюю девочку, победительницу детского кон­курса красоты «Юная Марианна», по сигналам искали в Провансе, а она, изнасило­ванная пятерыми педофилами из знатных семей, помирала совсем даже в центре Парижа. Но имитация координат тоже подсудное дело: до десяти лет.