Вячеслав Рыбаков: Последний из

А что толку?

Если у тебя под носом постоянно маячит то, что сулит удовольствие, но самого удовольствия нет, стало быть, это все — ненастоящее. Одна видимость. Взять нель­зя, словно вместо женщины подсовывают статую. Но если все настоящее, а взять все равно нельзя — значит, это я сам ненастоящий? Так, что ли?

Какая чушь...

Нельзя раскисать. Важный разговор на носу.

Надо усвоить: дареному коню в зубы не смотрят.

В старину говорили: здоровье не купишь. Как бы не так. Первобытные време­на. Теперь, что греха таить, здоровье только и может быть покупным. И даже бес­смертие, если оно не приобретено самостоятельно за деньги, а получено как грант, в рамках благотворительной программы по сохранению культурного наследия, не может не оказаться эконом-класса.

Поначалу открытие вызвало эйфорический шок. Только отпетые мракобесы при­нялись было гундосить о том, что вечная жизнь в мире сем — это отказ от царствия небесного и воскресения телесного... Или, например, от нирваны. Перед лицом воз­никшей перспективы никогда не достаться червякам балаболов, разумеется, никто не слушал. Били, бывало. И поделом. Их заезженные, стершиеся об углы веков разгла­гольствования воспринимались теперь как издевательство.

Быстро выяснилось: многоэтапные процедуры столь дороги, что подавляющее большинство человечества о подобных проблемах вообще может не беспокоиться, им так и этак не светит. Попы умолкли. Но мало кого из этого большинства такое успокоило. Наоборот. Оборотистые жулики сколачивали миллиарды, торгуя из-под полы якобы полноценными стартовыми пакетами: сделай себя бессмертным сам, не выходя из дома! Подпольные салоны «Стань вечным» или «Будущее для всех» по­лиция брала штурмом, с пальбой, с трупами виновных и невинных — но на месте од­ного вырастали уже назавтра десять. В подворотнях людей без колебаний резали за гроши, а на судах здоровенные бугаи размазывали мутные слезы по щекам в надежде разжалобить присяжных и, старательно булькая соплями, лепетали: я собирал для мамочки денег на бессмертие, она болеет очень. Потом, бывало, выяснялось, что мамочка-то давно померла, и не просто так, а от сыновних побоев... Из небытия и безвестности пулями взлетали политики, обещавшие сделать иммортализацию обязательной и бесплатной; но, безоговорочно выигрывая любые выборы и доби­раясь до вожделенных вершин, они убеждались, что их оппоненты были правы, что денег на такую социалку взять неоткуда, разве что всю власть в мире пришлось бы отдать северокорейским коммунистам с их нищей уравниловкой, и принимались скромненько и бодренько заботиться о том, как за период полномочий обеспечить обещанные избирателям блага хотя бы себе.

Да и впрямь: стань бессмертными все — куда было бы девать и чем кормить эта­кую прорву народу?

Потом, как и следовало ожидать, оказалось, что больше всего проблем как раз у тех, кому бессмертие по карману.

Потому что у них есть, что наследовать. Очень даже есть что. И есть кому.

По планете покатились волны загадочных громких смертей. От континента к кон­тиненту, не обращая внимания на границы, цивилизационные особенности и куль­турные различия. Безвременная смерть престарелого богатея оказалась абсолютно общечеловеческой ценностью. Утонул в ванной... сгорел в личном самолете... разбил­ся на скользкой дороге... пропал в лесу во время охоты... В общем, грибков намедни поел и преставился.

Через некоторое время престарелые воротилы опомнились. Никто не хотел уми­рать. Бессмертные — в особенности.

Пошли процессы. Приговоры были чудовищными. Поначалу они воспринима­лись избаловавшимся от гуманизма человечеством как возвращение средневеко­вой жестокости. Саудиты, бывшие согласно всем международным рейтингам самой демократической страной арабского мира, с удовольствием вернулись к четверто­ваниям, колесованиям и сажанию на кол. И так и остались, кстати, самыми демокра­тичными. Американцы хладнокровно продолжали свои вполне гигиеничные уколы, но почему-то раз за разом препараты для смертельных инъекций стали оказываться просроченными или некачественными, так что казнимые, колотясь в судорогах вну­три фиксирующих ремней, заходясь воплями, утопая в собственных нечистотах, по­мирали сутками, а то и дольше. Европейцы перестали ставить в одиночные камеры игровые приставки и отрубали там Интернет. Наши тоже не отставали — на свой простецкий, московитский манер... Хозяева денег давали своей молодежи нагляд­ный окорот, иначе было просто нельзя. Ведь страшно стало жить.