Альва Бесси - Люди в бою

Просыпаются вражеские орудия, в нас летят снаряды — поначалу их даже можно пересчитать. Но вскоре нам уже не до подсчета: снаряды падают беспорядочно, по одному, по два, по три, но чувствуется, что противник знает, где мы находимся, — левее, правее, перелет, недолет — они грохочут, как гигантские мусорные ящики, которые ворочают исполины. Нас осыпает землей, вулканическая порода кусками обрушивается на скалистые склоны холма. Постепенно спускается ночь, грохот становится все сильнее, бойцы — им приказано подняться на правый склон ущелья — длинной цепью растягиваются по скату: кто сидит, пригнувшись, кто лежит плашмя. Винтовку у меня в руках разрывает на куски. Надо бы убрать с линии огня раненого, лежащего на носилках, но никто не хочет покидать склон — он тоже не слишком надежен, но все-таки меньше простреливается. Арчи Браун помогает перенести раненого в безопасное место. Крики раненых — их очень много — тонут в общем шуме; все сильнее темнеет, и мы мечтаем, чтобы сразу стемнело, но не тут-то было. Различать лица становится все труднее. «Plana mayor de la Segunda, no — Primera, aqui!» [148] Штабные второй, нет, первой роты — сюда! (исп.) — кричу я, но откликаются только парикмахер и furiel [149] Каптенармус (исп.). Матиас Лара. Мы зовем санитаров с носилками, но они не откликаются. Я зову Аарона, но он тоже не откликается, да и отзовись он, я бы все равно не услышал. Мы оглохли от грохота, перепуганы огневым валом — он надвигается на нас, перехлестывает через гребень холма, на склоне которого стоит, сидит и лежит наша рота. Словно по подсказке, словно повинуясь режиссеру, бойцы неспешно перемещаются то вперед, то назад — в зависимости от того, куда падают снаряды; ребята сбились в стадо как овцы, в сгущающихся сумерках их искаженные страхом лица почти неразличимы. Никто ничего не говорит — ни единого слова.

Всю ночь стоит крик, царит неразбериха. Вскоре после наступления темноты артобстрел прекращается — ночью артиллерии стрелять трудно: ей не обойтись без корректировщиков либо на высоких холмах, либо в воздухе; к тому же каждый заряд отличается от другого хоть на миллиграмм и с каждым залпом орудие все глубже оседает в землю. Бойцы кричат, разыскивают свои роты, окликают товарищей, натыкаются в темноте друг на друга, на камни, на ветки. «Первая рота, назад, вверх по холму!» — кричим мы с Арчи, хватаем за руки едва различимые в темноте фигуры, спрашиваем: «Первая рота?» — и, если это наши, посылаем их на поросший деревьями гребень холма. Многих так и не удается обнаружить, но за час на крутом подъеме все же собирается порядком бойцов, и тут снова появляется Аарон. На нашем склоне темно хоть глаз выколи, но отсюда видно, как пылают дома на горе вдали, подожженные бомбежкой и артналетом. Обстрел продолжается всю ночь, почти без передышки, слышен грохот орудий и минометов — уснуть невозможно.

В три часа утра привозят еду: кофе, ветчину, сардины и помидоры, бойцы препираются: «Я первый в очереди». — «Проваливай назад!» — «Когда нам наконец дадут поесть?» — «Господи, мы же сегодня вообще не ели. Эй, Лопоф, наведи в этом бардаке хоть какой-нибудь порядок!» Нервы у всех натянуты до предела; еще чуть-чуть, и не миновать стычки; люди толкаются, отпихивают, поносят друг друга, каптенармус Матиас Лара тщетно уговаривает всех и каждого: «Hay que formar una cola, camaradas» [150] Станьте в очередь, товарищи! (исп.) Бойцы кричат: «Cola! Cola!» «А ну-ка потише: вы на передовой! — говорит Аарон. — Забирайте свою жратву — и марш по местам!»

Мы лежим, прижавшись друг к другу, — Аарон, Дик, Арчи, Кёртис и остальные, пытаемся поспать; по нам ступают чьи-то ноги, а мы думаем о том, что принесет с собой рассвет. Рассвет приносит приказ вернуться на холм, где мы стояли в резерве, и почту…

Дорогие мои «пишу я»!

Не знаю, дойдет ли до вас это письмо; при первой возможности напишу опять, но вот уже девять (?) дней мы в боях и почта, естественно, работает нерегулярно. Пока я цел и невредим. Позавчера нас отвели с передовой в резерв. Вчера мы снова вернулись на передовую, по нам целый день били их минометы, пулеметы, винтовки и артиллерия. Сегодня нас снова отвели в резерв. Время проходит быстро, я то теряю счет дням, то, наоборот, добавляю дни, которых не было; в свободное время, а его практически нет, пытаюсь вести дневник.

Сегодня утром впервые не то за пять, не то за шесть недель пришла почта, но от вас опять ничего, только через Джерри и Саймона в первый раз за этот месяц я узнал (хоть так) что-то о тебе и детях и был, понятно, страшно рад услышать, что у вас все в порядке и вы смогли поехать на взморье. Но почему вы не пишете?