Альва Бесси - Люди в бою

Утром нам сообщают, что наша четвертая рота захватила этот утес без единого выстрела, без единого раненого; когда они туда ворвались, оказалось, что там нет никого, однако фашистам на других горках почудилось, будто мы пошли в наступление, — они пустили в ход гранаты, минометы и артиллерию, а позже, решив, что наша атака отбита, ликуя, грянули песню! Становится известно, что не сегодня-завтра и батальон, и бригада, и дивизия бросят все силы в наступление, наша цель — захватить ряд высот к югу от Гандесы. Спозаранку стоит туман, но к полудню солнце уже жарит вовсю, и воздух дрожит от самолетного гула. Предыдущую ночь нам ежечасно подвозили еду, и всякий раз мы будили бойцов; нам привезли кофе (довольно горячий), что-то вроде овощных котлет, поджаренных на оливковом масле, сардины, хлеб, фрукты, печенье и вино. Привезли и почту, с ней пришли сигареты от Карновского и Бранд из театра «Груп» и от моего аэроклуба. Утром мы глядим друг на друга: мы черны как негры — ничего удивительного, мы всю ночь карабкались по закопченным камням, продирались сквозь обгоревшие кусты.

— Господи! Опять они налетели! — твердит Кёртис.

В три часа дня мы выступаем, согласно приказу переваливаем через вершину на другой склон — там нам предстоит ждать начала атаки. Нам обещана поддержка артиллерии и авиации, сейчас на этом отлично просматриваемом с воздуха склоне скопилось сотни три бойцов; мы лежим, сидим, ждем. Сидим, привалясь к каменистому склону, глядим в длинное ущелье — если идти по нему, оно в конце концов выведет на шоссе, ждем. Мы обливаемся потом, хоронимся за нагретыми солнцем обломками валунов, изо всех сил жмемся к земле. Мы почти не переговариваемся; одни утоляют голод сардинами с хлебом, другие просто смотрят себе под ноги.

Ровно в три тридцать пробуждается наша артиллерия, мы ликуем, когда над нами с таким треском, будто рвется шелк, проносятся снаряды. Когда треск стихает, вдалеке становятся слышны взрывы — один, два, три. Снаряд летит за снарядом, огневым валом это не назовешь, но противнику наш огонь не дает скучать, заставляет его пошевеливаться. Когда артобстрел прекращается, над нашими позициями разом появляются все пять наших «chatios», пикируя, они проносятся над нашими позициями, обстреливают из пулеметов фашистские укрепления. Пусть их немного, мы все равно им страшно рады, однако не проходит и пяти минут, как они улетают. Приказа нет, мы продолжаем сидеть как сидели. Я гляжу на Ната Гросса, который лежит рядом со мной, его чешский пулемет обернут куском одеяла. Морщины на его молодом жестком лице сегодня обозначены жестче, четче, чем обычно, но он ухмыляется. «Далековато мы забрались от Уолл-стрит, — смеется он. И продолжает: — Этого следовало ожидать».

Фашистская артиллерия, взъяренная нашим обстрелом, открывает ответный огонь, забрасывает нас снарядами. Поначалу снаряды падают далеко — перелет; мы не без интереса следим, как они взрываются ниже по склону. «Смотри, а они в англичан метят, в наш резерв!» — говорит Нат, и мы заливаемся смехом. Мы, наверное, сами того не сознавая, чуть сильнее прижимаемся к изрытому воронками каменистому склону, добываем банку сардин и принимаемся за еду. Как ни поглощены мы едой, мы все же замечаем, что фашисты перенесли огонь (над нами все время кружит фашистский самолет-разведчик), мы следим (приказа отойти все еще нет), как разрывы снарядов поднимаются все выше по склону, подкрадываются все ближе к нам. Мы глядим, не появится ли посыльный: по идее ему давно бы пора появиться, передать нам приказ рассредоточиться, но посыльного не видно. Мы глядим, как сотни людей невозмутимо лежат, следя, как разрывы поднимаются все выше по склону, все ближе и ближе к нам; бойцы остаются на своих местах — чистят винтовки, едят, лежат, переговариваются, пытаются задремать. А снаряды падают теперь так близко, что сохранять спокойствие становится трудно, и мы буквально срастаемся с землей. Снаряды рвутся всего в нескольких сотнях метров от нас ниже по склону; я вижу, как два парня тащат носилки (пустые), мой взгляд падает на них совершенно случайно, еще миг — и их нет. Шрапнель злобно воет над нашими головами, цокает по каменистому склону. До меня доносится разговор двух бойцов из канадского батальона (не знаю, почему они затесались в наше расположение):

— Джим погиб, — говорит первый.

— Как?

— Застрелился, я пытался отнять у него пистолет.

— Почему?

— У него оторвало ногу, он просил: «Убей меня», но я не смог. Тогда он выхватил свой пистолет…