Мaйя Валeeва - Люди и бультерьеры

Мы еще продолжали жить с Фаритом, мы даже не разводились. Он никогда не напоминал мне об Олеге. Но прежние отношения были потеряны навсегда. Теплота и искренность так и не вернулись к нам.

Еще через год, когда началась война в Югославии, Фарит каким-то непостижимым образом сумел устроиться военным корреспондентом и сказал мне о своем решении накануне отъезда.

Он уехал и стал исправно присылать деньги. Это были довольно большие суммы, позволяющие нам с Тимуром существовать вполне безбедно.

Я больше не работала в газете. Не знаю откуда, но во мне проснулась позабытая в детстве страсть к рисованию. Когда-то я закончила даже художественную школу. Я начала с простеньких пейзажей, но потом все чаще и чаще на моих полотнах стал появляться город. Странный и призрачный город, которого никогда не существовало, город, в котором жили я и Олег.

О нет, я не превратилась в сумасшедший, тихо стареющий «синий чулок». Я ведь была живая, я продолжала любить жизнь и мужчин. Теперь у меня было много знакомых художников. И один из них стал мне особенно близким другом. Снисходительная, я прощала моим мужчинам все — необязательность и лживость, слабость и осторожность, корысть и пьянство… Порочные создания, изломанные нашим жестоким временем! Что было взять с них? Ни один из них не был похож на Олега Игнатьева.

Иногда я думала, а было ли все это? Был ли в моей жизни Игнатьев? Был ли Крис? И что это, фрагменты моей жизни, или серии какого-то мучительно-жестокого боевика? Или мыльная опера с кровавым концом? И чем же закончится наша общая мыльная опера — наша действительность, с каждым годом принимающая все более грозный и трагический лик?

Сегодня я должна закончить свою картину. Надо торопиться. С каждым днем в пальцах все меньше силы, кружится голова, и я почти физически ощущаю, как моя измученная оболочка, вбирает в себя смертельный яд, разлитый вокруг. Я ничего не понимаю в допустимых дозах и рентгенах и даже рада этому. По крайней мере я не знаю, сколько мне осталось жить. И все же надо успеть закончить картину. Для кого? Ведь в этом городе, похоже, почти никого и не осталось. Только одинокие старики и старухи да наркоманы. Сегодня ночью целая толпа наколовшихся мародеров бродила по моему кварталу.

Моя улица — одна из самых фешенебельных улиц в городе, здесь жили богачи. Как это не смешно, я тоже наконец стала богата в последние годы. Как же! Художница с мировым именем, занесенным во все каталоги. Мои работы — в лучших и знаменитых галереях всего мира. Я купила великолепный дом с огромной мастерской. Давно собиралась отдохнуть и наконец поездить по всему миру. В конце концов хотя бы навестить сына — еще школьником, победив в какой-то олимпиаде, Тимур уехал в Штаты учиться. И учился там столь успешно, что больше уже в Россию не вернулся. Я была этому рада. Я не хотела, чтобы мой сын стал пушечным мясом для кровавой бойни, что полыхала в разных концах страны. Красивый мальчик, он очень скоро, совсем юным, женился на девочке Энн из богатой семьи.

Теперь они живут, воплощая собой идеал американской мечты — дом в Калифорнии, собственная фирма по высоким технологиям, трое очаровательных детей.

Да, теперь я одна. Мой муж Фарит нашел на своей югославской войне девочку-сербку, прислал мне развод, и давно живет в Европе. Игнатьев так и не вернулся ко мне. Теперь я верю, что тем июньским жарким утром он взорвался в своем серебристом саабе.

…Ночью я слышала дикие крики мародеров. Они выбивали окна и двери, заходили в брошенные дома, вытаскивали вещи и набивали ими свои автомобили. В соседнем дворике, который хорошо просматривается из моего окна, на земле, покрытой битым стеклом и хламом, мальчик и девочка занимались любовью. Они были ровесниками моего сына. У девчонки были красивые длинные ноги. Как больно смотреть на эту обреченную страсть.

Два дня назад город опустел. Случилась авария на атомной станции. Когда ее начинали строить, вся общественность протестовала против ее строительства. Но она все же была построена позже, когда в очередной раз сменилась власть. Носящая помпезное название «Европа-Континенталь», она, как и предсказывали геологи, провалилась в песочные грунты, и три энергоблока взлетели в воздух. На другой день на город начали падать мертвые птицы. Они падали как черный и тяжкий снег. Потрясенные странным явлением природы, жители города еще ничего не знали. Город как-то внезапно, в тот же день потерял всякую связь с миром. Оборвались телефоны и телефаксы. В обоих аэропортах не приземлился ни один самолет. Разнесся слух, что всех больных и инфицированных СПИДом выпустили из резервата, и они беспрепятственно вернулись в город. С полок супермаркетов сметались залежи продуктов. Город впал в истерию. Паника, настоящая агония началась тогда, когда какой-то смельчак, пробравшийся сквозь полицейские кордоны, окружившие город, рассказал о взрыве на «Европа-Континенталь». Обезумевшая толпа снесла полицейские кордоны. Потерь никто не считал. Дворец Высшей Власти взлетел на воздух. Монстроподобная статуя Первого Президента, возвышавшаяся на площади последние тридцать лет, была повержена в одночасье. Огромная кисть руки с простертым указательным пальцем лежала в обломках. И палец этот, жуткий, огромный, по-прежнему указывал куда-то в небо.