Эжен Шаветт - Тайны первой французской революции

Через четверть часа молодые люди явились, сильно запыхавшись, к дверям жилища актрисы. Чтоб дойти до дома Пусеты, им стоило величайших усилий протиснуться сквозь ряды солдат, оцепивших Люксембург, где генерал Моро, перешедший на сторону Наполеона, охранял арестованных: трех членов Директории -- Гойе, Барраса и Мулена, в то время как сам Бонапарт командовал государственным переворотом. Что касается двух других директоров -- Сийэза и Роже Дюко, то они примкнули к заговорщикам.

В доме Пусеты царила глубокая тишина.

-- Можно подумать, что отель пуст, -- сказал Ивон.

-- А между тем он заперт только на задвижку, -- отвечал Кожоль, отворивший дверь.

Они не нашли никого в нижнем этаже и поднялись в бельэтаж.

Толкнув дверь в спальню актрисы, Кожоль вдруг отшатнулся.

-- Пфуй! -- произнес он. -- Какой чад!

-- Как будто угар от угольев?..

Действительно, из открытой двери спальни расползся по дому едкий дым.

-- Неужели она задохнулась? -- вскричал граф, бросаясь в комнату и поспешно отворяя окна.

Тогда глазам молодых людей представилось грустное зрелище.

В этой кокетливой комнате, на постели, украшенной шелком и кружевами, лежала грациозная, милая девушка -- мертвая. Она украсилась для смерти. Одетая вся в белое, с прелестным чепцом на голове, обрамлявшим ее миниатюрное личико, она, казалось, спала.

На столике, на виду, лежала бумажка, исписанная мелким дрожащим почерком: "Я не могу пережить того, что узнала. Моя любовь так горяча, что я не в силах проклинать его. Пусть Лоретта, друг последних дней моих, помолится за меня Богу".

-- Бедная Пусета! -- сказал Кожоль, целуя лоб умершей.

-- Кто этот негодяй, который открыл ей истину? -- спросил Ивон.

Но вместо ответа у графа неожиданно вырвался крик сильного удивления.

-- Взгляни-ка! -- сказал он, указывая пальцем под кровать.

Под кроватью актрисы лежал труп, скрученный веревками. Одна из них, обернутая вокруг шеи, привязывала его к ножкам кровати. Во рту торчал кляп. Притянув к себе тело, обращенное в минуты предсмертной агонии лицом к стене алькова, молодые люди узнали Шарля Точильщика.

-- О! Этому-то поделом! -- вскричал Бералек. -- Только, к сожалению, гильотина лишилась его.

-- Его смерть, должно быть, была ужасна, -- сказал Кожоль. -- Тот, кто предупредил Пусету, изобрел для Точильщика переход в вечность в двадцать раз более мучительный, чем эшафот.

Опутанный веревками и с кляпом во рту, этот человек не мог ни пошевелиться, ни крикнуть, когда рядом с ним задыхалась та, которую он любил, и не имел никакой возможности спасти ее или сказать ей последнее прости. Несчастная Пусета ушла в мир иной, не подозревая, что ее возлюбленный, которого она не смела проклинать, был тут, рядом с ней, и умирал той же смертью.

Склонясь над телом Шарля, Ивон хотел удостовериться, мертв ли Точильщик: окоченение показывало, что смерть наступила несколько часов назад.

-- Что это? Письмо! -- сказал Бералек, чувствуя под рукой плотную бумагу.

И он вытащил из кармана жилета Шарля запечатанное письмо, на котором прочел надпись: "Графу Кожолю".

-- Вот и получено по адресу, -- воскликнул Пьер, взяв письмо и ломая печать. -- А! От "17 брюмера"!

И он прочел вслух:

-- "Только вчера я узнал о месте, в котором скрыто сокровище. Срок нашего договора истекает только завтра, поэтому я еще в деле".

-- Это правда. -- прервал Ивон. -- Кажется, лишь смерть помешала ему быть точным.

Кожоль продолжал чтение:

-- "Миллионы зарыты в погребах, которые Сюрко в шесть недель нанимал у галунщика Брикета, и в том самом подвале, который занимал граф Кожоль одиннадцать месяцев".

Читая эти строки, Пьер подпрыгнул от досады и вскричал:

-- Черт побери! Что я за осел! Я должен был угадать это из слов вдовы Брикета, когда она наивно рассказывала мне о тех событиях. Боясь, как бы его дом не стали обыскивать, хитрый парфюмер нанял подвалы соседа и после шести недель, в которые он тщательно прятал сокровища, отказался от найма, рассчитывая откопать свои миллионы в более благоприятное время. Да, да, я должен был тут же догадаться! Право, я бешусь при мысли, что одиннадцать месяцев я спал на миллионах, даже не подозревая о них!

-- Письмо на этом и кончается? -- спросил Ивон, дав другу время успокоиться.

-- Нет, тут еще что-то есть. Ну, слушай, -- отвечал Пьер, принимаясь опять за чтение: -- "Когда граф Кожоль прочтет это письмо, я уже пересеку французскую границу с Пусетой; поэтому поручаю ему отыскать некую даму, имя которой он не хотел открыть..."