Владимир Кравченко - Не поворачивай головы. Просто поверь мне…

Квартира оказалась съемной. Стандартный евроремонт, безликие линогравюры на стенах, мебель из ИКЕА. В углу уснувший компьютер с тремя панелями мониторов, расставленными на столе, как зеркальный трельяж.

Здесь все чужое, сказала Черная Мамба . Неделю как въехала. Пить будете? Виски? Мартини? Скинула куртку и села на диван, показывая подтянутый на шведской живот, пупок с обильным пирсингом, как у юной безбашенной девочки. Тронула мышку на столе, разбудила экраны. Игра на бирже шла в широком недельном боковике, цифирьки мелькали, как в счетчике таксомотора, кому-то принося профит, кому-то — стадо лосей… А где вы плаваете? Яхта стоит на Родосе в Греции. Яхта ваша или фирмы? Моя — на три восьмых моя. Это как же, не поняла вас? Это значит, купленная в складчину. Моя доля — это ровно три восьмых от всей суммы и лодки получается. А как вы плаваете на ней — всей командой или делите лето на доли сообразно вкладу каждого? Решаем по жребию. Кстати, ищу человека на должность юнги и кока. Могу взять вас в путешествие по Эгейскому морю. Будем на яхте только я и вы. Вы это мне — серьезно? Да. И можете не бояться — я своих женщин в волну не бросаю, как Стенька. В крайнем случае съедаю! Когда припасы заканчиваются. Всего съел пять с половиной женщин. Миленькое дело! А что случилось с недоеденной половинкой шестой женщины? Половинку шестой завялил на солнце и повесил на мачту сушиться. Альбатрос прилетел и унес. Пусть, у него тоже есть детишки… Мне нравится эта история — я согласна! Когда прикажете приступать к исполнению обязанностей юнги и кока? Вам надо сначала прибавить в весе. Хотя бы до девяноста кэгэ включительно — чтоб откренивать лодку на поворотах своим центнером. А вы знаете, мне нравится наш разговор! Мне он тоже нравится. Вам уже говорили, что у вас очень милый пупок? Нет, вы первый, никто еще не говорил мне комплименты, начиная делать это с пупка. А вы знаете главный арабский критерий женской красоты? Пупок красивой женщины должен вмещать унцию орехового масла… Унция — это сколько грамм? Тридцать. Интересно, а мой вмещает тридцать грамм? А мы это можем сейчас проверить. Орехового масла у вас нет? Нет — есть вот мартини…

Черная Мамба принесла стакан с мерной шкалой. Я налил унцию мартини и сказал: ложитесь! Она послушно легла на диван животом кверху. Я налил ей в пупок мартини и объявил результат: поздравляю, вы годитесь на роль арабской красавицы! На восточном невольничьем рынке за вас могут дать хорошую цену! Теперь что будем делать с мартини? Не пропадать же продукту? Я могу его вылакать языком. Вам будет немного щекотно — вы боитесь щекотки? Я встал на колени и коснулся ее живота языком. Щекотно, сказала она, но приятно. А как вам? Мне тоже приятно…

Мы лежали на диване и медленно, не торопясь, осваивали территорию друг друга — губами, руками, глазами, всей кожей тела, льнущего к телу. Я спустил бретельки с ее плеч и высвободил аккуратную небольшую грудь, быстро накрыл ее ладонью, как готовящуюся взлететь птицу или рыбу, не давая ей возможно­сти ускользнуть меж пальцев. Мы лежали лицом к лицу, я видел перед собою ее расширенные глаза, две голубые точки, как два далеких, светящихся в сумерках окна, ранние лапки выявленных кварцевым загаром морщинок в уголках глаз. Во время ласк она глаза не закрывала, как другие, не отдавалась своим ощущениям, погружаясь в полузабытье, а словно следила с застывшей, ничего не говорящей улыбкой за партнером, не произошло ли подмены и все ли правильно у нас происходит.

Вдруг сказала:

— Степан, гэп вниз, мы падаем!..

Я замер — но не обернулся. Обернуться на монитор значило бы все равно что умереть. Поставить на себе крест. После секундного замешательства продолжил заниматься тем, чем занимался, чувствуя за спиной трельяж из мониторов, ползущий график осцилляции с рухнувшим курсом акций, словно вытянутым вперед и вниз корнем растения, заснятого в рапиде, как в научно-познавательном ролике National Geographic, ощупывающего щупальцем рыхлую податливую материю по имени будущее… Смартфон мой в брошенной на пол куртке заиграл «Взвейтесь кострами, синие ночи!..» , а это означало, что дело серьезное. Плевать, плевать… Мы падали, мы летели на крыльях, снижаясь в дурманящую тропическими запахами пропасть джунглей (духи «тропикана» — будоражащие ароматы орхидей), плюнув на убытки, она помогала мне добывать из ее тела то, что нам так не хватало обоим, то единственное, ради чего мы сошлись в этой комнате с видом на падающую ММВБ, как на водопад Виктория. Я не знал, сколько это продолжалось, помнил только, что долго, я словно ворочал тяжелые камни, стараясь не уронить себя, свою честь и доблесть, каждая первая близость с женщиной — это всегда робость и неуверенность, никаких мыслей и воспоминаний, одна работа не за страх, а за совесть…