Борис Минаев - Психолог, или ошибка доктора Левина

Саня Рабин с детства обожал военизированные игры, Лева это знал, поэтому термины тот подбирал легко, играючи, от чего все приходили в полный восторг, скажем, словосочетание «правительственные войска» все подхватили с такой страстью и радостью, что Лева, заглянувший в аудиторию на минутку во время перекура их группы, тоже чутьчуть испугался, хотя и продолжал внутренне торжествовавать свою маленькую победу над Ирой Суволгиной, над ее внезапно проснувшимся и непонятным ему взрослым страхом.

Ему, конечно, тоже захотелось заорать: «Правительственные войска мы остановим вот здесь, на перекрестке, в узком месте!» – было в этом что-то очень красивое, как в имени Че Гевары, но все же была во всем этом и какая-то полная ненормальность.

– Вы чего, военный переворот готовите, я не пойму? – сурово спросил он у Рабина.

Тот отмахнулся: типа, иди вон, не мешай, а одна девочка завизжала на Леву с яростью настоящей революционерки:

– Да, если понадобится, будет и переворот, и все что хотите! Главное – обеспечьте нас оружием, товарищ Левин!

– Я не могу вас обеспечить оружием! Сейчас у партии нет денег! – отрезал он и выскочил в коридор, прохладный, нормальный, скучноватый коридор с портретами членов Политбюро и большим портретом Ушинского посредине.

– Вот черт! – сказал Лева в полном восторге и тряхнул головой. – Вот черт!

Он помчался к себе.

Его группа занималась, пожалуй, самым важным – она писала прокламацию, типа воззвание.

Именно от этой прокламации, как от искры, обязано было разгореться все остальное пламя, и тут каждое слово было на вес золота.

Лева был очень доволен собой, потому что вовремя уловил импульс, исходящий от Иры (она же Надежда Крупская), и сразу сказал своим ребятам:

– Слушайте, только давайте без политики. Абстрактно.

Текст получился такой.

«Братья и сестры!

Товарищи!

Нет сил больше терпеть угнетения и страдания, которые обрушиваются на рабочих и служащих от неправильной политики руководства страны. Настало время для решительных действий. Сплотим ряды и выступим на защиту своих интересов. Наша революция – мирная, бескровная и абсолютно законная. Наши требования (тут возникла дискуссия, но Лева быстро ее погасил, предложив такую мягкую и необидную формулировку):

– новое общество без насилия;

– широкие права учащимся;

– выборы в парламент ежегодно;

– долой власть бюрократии и плутократии».

Ну и так далее в том же духе.

Группа Костромина деловито и спокойно разрабатывала план захвата городских коммуникаций: электросеть, телевышка, зачем-то стадион, вокзалы, аэропорт, далее по списку…

К Колбасиной Лева заглянуть уже не успел, пошел к Ире, там шла дискуссия на тему о том, стоит ли вообще поднимать волнения, не лучше ли сосредоточиться на позитивной работе: организовывать молодежные клубы по интересам, ввести в школах как обязательный предмет психологию и так далее.

Ребята там сидели тихие и скучные, понимая, что происходит что-то не то.

Лишь одна девочка все время поднимала руку и говорила:

– Нас не поймут! Нужно выступить единым фронтом!

Когда все снова собрались в большой аудитории, Лева вдруг вспомнил, что он провокатор, сделал самую гнусную рожу, на какую был способен и сказал:

– Да! Но ведь мы забыли о самом главном нашем оружии!

– О каком? – заволновался Саня Рабин.

– О революционном терроре! Надо убить кого-то, чтобы общество всколыхнулось…

Ира сидела ни жива ни мертва.

– Какие есть предложения? – спросил Лева притихшую аудиторию.

– В каком смысле? – спросил его кто-то.

– Ну… кого будем убивать?

– А кого ты предлагаешь? – спросил Рабин и вдруг поднес свечку на блюдце (она уже догорала) к его лицу.

– Нет, я хочу услышать предложения наших товарищей по партии! – гордо воскликнул Лева.

Наступило молчание.

Медленно поднялась одна рука, вторая, третья.

– Ребята! – вдруг сказала Ира дрожащим от волнения голосом. – Среди нас находится провокатор. Самый настоящий. Я его давно выследила. Эта информация совершенно проверенная.

– Вот он! – крикнул Костромин басом. – Его-то мы и убьем!

– Слушайте! – недовольно сказал Рабин. – Не надо превращать все в балаган. Это же не драмтеатр. И не телепостановка.

Но Ира, как заведенная, продолжала громко шептать:

– Смерть провокатору! Смерть провокатору!

Постепенно ее слова услышали и стали повторять.

Потом хором.

Никто уже не слышал Рабина, который просил слова для защиты, и Колбасину, которая кричала, что надо немедленно прекратить затянувшуюся шутку.