Галина Щербакова - Случай с Кузьменко

Сейчас с какой-то стороны должна была прийти Шурка Киреева, девочка с тонкой шеей и глазами-сливами. И он смотрел вокруг, готовый ко всякой неожиданности. Он ведь понимал, что Шурка должна была измениться за столько лет. Но как? Вот как изменился он сам? К своей внешности Кузьменко относился спокойно, он себе нравился. И считал, что сейчас как мужчина он выигрывает по сравнению с собой же, но очень молодым. «У баб это иначе»,– подумал он. Антонина? Но тут он не знал, что сказать. Еще на себя он мог посмотреть со стороны, но на жену… Ну, пополнела – так двоих же родила. Ростом вроде стала выше? Но так же не бывает. А! Это прическа. Молодая была – волосы вниз. Сейчас – все вверх. Вверх, вверх, а сзади холочка будь здоров, а у молодой была шея сильная, гибкая. И тут прилип к Кузьменко затылок жены с поднятыми вверх волосами. Сидит, шьет, в печке возится, стирает. И не то что почувствовал Кузьменко какие-то угрызения совести, нет, вдруг пришло раздражение на жену. Он вспомнил, что в номере гостиницы на подставке для обуви лежат десять пачек «Дарьи». Стыдно-то как! Вот, скажут, мужик вахлатый, за чем в Москву приехал. Чертовы бабы, ну втравят, ну втравят…

– Леня? – раздалось рядом, и Кузьменко так и повернулся с рассерженным, обиженным лицом.

Рядом стояла худенькая женщина. Мокрые прямые волосы падали на белую без рукавов кофточку. А кофточка пряталась в черные брюки, а из брюк торчали узкие худые ступни, к которым тремя ремешками были привязаны босоножки. Кузьменко увидел все сразу: мокрые волосы, уже просохшие на темени, и сшитый суровыми нитками ремешок на босоножке, и красную, как смородина, пуговичку на кофте у самого горла.

– .Леня? – спрашивала женщина.– Ну, конечно, ты! Ты сейчас нахмурился, совсем как в школе. Здорово, милый! – И, встав на цыпочки, поцеловала Кузьменко в щеку.

Все рухнуло у него перед глазами. Стол на голове раскололся на множество кусков, и они завалили, придавили напрочь Леонида Федоровича.

– Пошли,– сказала женщина. И, взяв его под руку, повела.

Кузьменко идти было неудобно, потому что женщина была мала, и худа, и шаги у нее были мелкие, слабые. Он ни разу еще не посмотрел ей в лицо и теперь, косясь в левую сторону, видел тонкий острый нос и яркие накрашенные губы. Инстинктивно Кузьменко потер щеку, и она засмеялась.

– Все в порядке, Ленечка! Я легонько.

Кузьменко растерялся, удивляясь, как это она догадалась, ведь щеку он потер незаметно. А она достала из кармана брюк громадные очки с круглыми фиолетовыми стеклами, надела их, и Кузьменко совсем растерялся. Он же не знал, никогда не видел эту худенькую, похожую на стрекозу, женщину! Куда она его ведет? Зачем?

– Ну что же ты молчишь? – смеялась она.– Ты стал такой большой, важный. Хочешь, я напишу о тебе очерк? Как Тоня? У тебя двое сыновей? Уже совсем взрослые?

Она смотрела на него фиолетовыми стеклами, говорила смешно, по-московски, а волосы на солнце уже совсем высохли и отливали медью.

– Ты в командировке? В отпуске? – спрашивала она, И Кузьменко с трудом, мучительно разыскивая куда-то исчезнувшие слова, объяснил.

– Ну, какой ты молодец! – восхищалась женщина,– Значит, будешь на «Огоньке». Ленечка, я горжусь знакомством с тобой.– И она слегка прижалась к его руке.

И тут Кузьменко ее пожалел. Пожалел странно, как пожалел Дусю Петриченко. Шура потому и надела очки, что между ней и Дусей много общего. Шура прячет Дуськины глаза, глаза, в которых – все! Он это знает, он три дня назад такие глаза видел. И цепкая эта рука, что держится за него, такая же, как будет у Дуси, когда она поведет своего крепильщика домой. Как все точно, как точно!

– Вот и мой дом! – весело сказала Шура.– Видишь, ты был совсем рядом.

Как прямо она все говорит,– ты был рядом… «В каждой капле крови…»

…Дом оказался знакомым,– девятиэтажный, блочный. У них тоже построили один такой. Предлагали Кузьменко квартиру. Но Антонина такой подняла шум. Чтоб она со своего двора да в скворечник! Да ты что, Леонид, сдурел совсем? А его очень в шахткоме уговаривали. Смешно ведь получилось, дом отгрохали по всем правилам, там тебе и кафель-мафель, и паркет в елочку, а из своих домов никто ехать не хочет. Даже жена секретаря райкома, говорят, мужу скандал устроила, когда он ей предложил второй этаж. В общем, заселили молодыми специалистами, у кого ни кола ни двора. Вот такой точно дом. Никакой разницы – везде теперь Москва.

В тесном голубоватом лифте Шура сняла очки. На Кузьменко смотрело смеющееся худенькое лицо с большими глазами.