Галина Щербакова - Ах, Маня

– Это я надерусь, – засмеялась Зинаида. – У меня пенсии нет, я птица вольная.

– Значит, хорошо живешь за мужем, моя дорогая. Точно?

Ленчик смотрел на Зинаиду с таким страстным интересом, что Лидия вдруг, в секунду сообразила: он ведь совершенно не в курсе Зинаидиной жизни. Он сейчас умирает от любопытства, кто у нее – этот хорошо обеспечивающий муж, он уже позавидовал ему и даже с удовольствием примерил себя на его место.

Егоров сделал поворот через левое плечо. Он-то, видимо, все знал, потому и не желал присутствовать при такой деликатной теме, как «муж Зинаиды». При всех своих бесчисленных, но спорных достоинствах, Егоров имел одно бесспорно хорошее качество: не любил сплетен и сплетнеподобных разговоров. Он ушел, сердито поглядывая на флаг. Он неправильно висел, этот старенький Манин флаг: сомнений тут не было. Но не полезешь же его снимать у всех на виду, тем более что у ворот остановилась еще одна машина и из нее вышла дама в белоснежном костюме из блестящей ткани, белых лакированных босоножках, с белой сумкой через плечо, в белых перчатках и с громадным букетом красных гвоздик. Дама была явно издалека; она посмотрела на флаг и заплакала.

– Женька! – закричала с терраски Маня. – Женька! Она бежала навстречу белоснежной гостье, а во двор, туда, где стояли столы, уходила, пошатываясь, Дуся.

– Не хочу никого видеть! – бормотала она. – Никаких рож. Понял? – крикнула она Егорову.

Дважды слово «рожа» было обращено именно к нему. Уходя, Егоров твердо решил дома обязательно посмотреть в зеркало. Эти электробритвы не дают никакого качества. И через несколько часов уже чернеешь. Раньше – как поскоблишь лезвием, а еще лучше – опасной…

Своих, то есть Лидию, Сергея и Ленчика, Маня попросила переночевать у Зинаиды. Лидии это не понравилось. Во-первых, потому, что за целый день словом с Маней так и не удалось перемолвиться, а послезавтра она уже собиралась уезжать, так что – когда? Во-вторых, Зинаида. О чем с ней говорить? Не такой она, Лидия, человек, чтоб взять и перешагнуть через все прожитое время, как через половицу. Помнит она, как «тогда» делала вид, что не знает Зинаиду, и все другое помнит, а Маня – ненормальная! Неужели не может понять, что ей неловко? Лидия воспользовалась освобожденной от хлопот минуткой у Мани, сказала:

– Я не знаю, о чем с ней говорить. Ты бы хоть предупредила, что вы уже подруги.

– А ты не говори, – ответила Маня. – Я тебя не на лекцию посылаю, а переночевать. А насчет предупредить… Я перед ней, Лида. виновата.

– Ты? – возмутилась Лидия.

– Я, – засмеялась Маня. – Я. Чего кричишь? Все мы друг перед другом виноватые. – И она, махнув не-определенно рукой, ушла, а Лидию за плечи обхватила вся и плачущая, и смеющаяся белая дама.

– Я тебя помню, Лидка, помню. У тебя было паль-то из шинели, тяжелое-тяжелое. Оно у тебя раз оборвалось на вешалке, я его еле за крючок зацепила. Стою,

вожусь с ним, а техничка у нас была – помнишь? – злая бабища. Ты чего, кричит, в чужом пальто роешься? Я ей показываю, вешалка, мол, оборвалась, а она кричит, разве такие польта выдержат вешалки, их на цепь надо вешать… Помнишь пальто?

– Помню, – сказала Лидия. – Чего только не носили! Ты теперь кто? Ты теперь где?

Лидия помнила, что Женя Семенова после седьмого класса ушла работать на откатку почти в одно время с Маней. Отец у Жени погиб на фронте, мать очень болела, поэтому считалось естественным и правильным идти в шестнадцать лет работать на шахту. Потом у Жени мать умерла – и забрала ее бабушка в деревню. И уже там Женя кончила вечернюю школу и поступила в сельскохозяйственный институт. Работала агрономом, вышла замуж за инженера МТС. Когда МТС не стало, мужа взяли в областной центр, а потом в главк, а на сегодняшний день он был большой шишкой в Госплане. Женя же работала в каком-то журнале, вела там публицистику, ибо являлась по-своему уникальным человеком: работала и в промышленности, и в сельском хозяйстве, и на самых низких работах. Несчастливое детство и юность превратились из минуса в плюс. Это оказалось хорошей строкой в биографии, дало возможность всегда вставлять фразу «я знаю жизнь» и выковало характер, верящий, что все должно идти только вверх, только вперед и только к лучшему. Все это Женя изящно, интеллигентно, с юмором поведала Лидии.

– Я напишу о Мане очерк, – сказала она. – Потрясающая баба. Я сделаю из нее героя нашего времени. Ни больше ни меньше…

– Это что значит? – спросила Лидия.

– Героя времени? Но ты же филология. Должна кумекать. Какое наше время? Время безоглядного слепого служения идее. Вот Маня и есть герой идеи.