Анна Зегерс - Доверие

Помолчав, Дора сказала:

— Итак, ты хочешь ехать туда?

— Я хочу это обсудить с тобой, — отвечал Берндт. — Но мне кажется, что год в совсем других краях расширит мой кругозор, ведь масштабы у них, без сомнения, грандиозные, и потому, мне кажется, там скорее забудутся здешние омерзительные дрязги, отравляющие нам жизнь.

— Если ты поедешь в Штаты только на год, — сказала Дора, — я пока останусь здесь.

Берндт отпустил ее руку. Встал перед нею.

— Этого я себе представить не мог. Один. Без тебя.

Дора с болью, едва осознанной, почувствовала, что Берндт, наверное тоже не вполне осознанно, именно таким и представлял себе ее ответ. Он, конечно, представил себе и боль, которую ему этот ответ причинит. И все же он в конце концов решится поехать один. Его лицо, раскрасневшееся от мороза, выглядело молодым. Нисколько не болезненным, не постаревшим. Таким, каким она давно его знала и любила. Он спросил:

— Почему? — И это слово хранило следы прежней боли, ибо значило: я еду во что бы то ни стало. Его возбуждал, молодил именно этот новый план.

— Подумай, — сказала Дора. — Девочка в будущем году пойдет в школу. Здесь ее по крайней мере обучат правильному немецкому языку.

— Дети могут пока что остаться у твоей матери.

— Нет, Берндт, — отвечала Дора, — год легко может превратиться в два. А когда моя дочка идет в школу, я хочу быть около нее. Я тебе сразу сказала, что остаюсь здесь с детьми.

Не желая омрачать рождественские праздники, Берндт ни слова не говорил о своем решении. Он еще несколько раз съездил на машине в Хадерсфельд. Дора не задавала ему вопросов. Она чувствовала: он уезжает «туда». Уилкокс спросил его:

— Вы едете с семьей?

Берндт отвечал:

— Нет, жена и дети остаются здесь. — И так как ему показалось, что лицо Уилкокса, неподвижное и не тронутое улыбкой, стало еще более жестким, добавил: — Наша старшая в этом году идет в школу. К тому же моя жена не хочет уезжать из Европы, хотя, видит бог, ей пришлось пережить здесь немало тяжелого.

Разговор шел чисто деловой, и Берндт был безразличен американцу. Но в одной своей фразе Берндт затронул нечто, не относящееся к делам и Уилкоксу не безразличное.

Когда Берндт сказал, что его жена, видимо, не хочет уезжать из Европы, он мгновенно подумал о своей жене, Элен Уилкокс, урожденной Бартон, которая, напротив, рвалась вон из Европы.

Ему сообщили, что Элен, разумеется с неразлучной подругой Джин, сестрой милосердия, из Франкфурта-на-Майне перебралась в Гамбург. Правда, оттуда они отплыли не на первом пароходе, как предполагали сначала, — Джин пришлось отложить свой отпуск и заняться оборудованием госпитального судна. Элен между тем осталась в Гамбурге и даже, что больше всего удивило Уилкокса, поступила на службу в одно из отделений Красного Креста; ясно, что это подруга ее надоумила.

Уилкокс был не охотник до пикантных бракоразводных процессов, до слежки, до разоблачений интимных секретов. Он влюбился в Элен сильнее, чем, по своим представлениям, мог влюбиться. И очень привязался к жене. В ту пору — Уилкокс считал ее счастливой порой, — видя Элен в машине, у себя в доме или в обществе, он часто вспоминал слова вице-президента Вейса: «Возьмите себе жену из наших мест, из хорошего старинного рода, пусть даже бесприданницу». Отличный совет. Все шло как по маслу, лучше и желать нельзя. Ее манеры, вкус, туалеты, разговоры. И никогда между ними не было ни единой размолвки.

Он только пожал плечами, когда Элен заявила, что не может больше жить с ним. Нельзя же было назвать размолвкой, если он настаивал на своем постольку, поскольку это было необходимо, чтобы оправдать доверие фирмы, приславшей его сюда. Может быть, Элен не нравились его гости, немецкие инженеры, которых он должен был приглашать к себе время от времени? В конце концов, он жил в Хадерсфельде не для собственного удовольствия. Когда оказалось, что Элен вполне серьезно говорила о разрыве и он остался один-одинешенек, ему вспомнилось, что у Бентгеймов как-то раз он встретился с неким весьма благообразным человеком, имя его он, к сожалению, забыл. Позднее маленький Майер рассказал ему в клубе, что этому бентгеймовскому гостю с помощью ловких махинаций удалось заставить своего шефа, профессора Берндта, уехать из восточной зоны. Уилкокс поделился тогда с Элен этой забавной, как ему казалось, историей. «И ты собираешься пригласить его к нам? — холодно спросила Элен. — Я не желаю принимать такого человека». И только теперь Уилкокс понял, что тогда в ее голосе звучала угроза.