Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

Мы говорили о насилии инквизиции, которую я именовал «предшественником» всех проявлений насилия тоталитарных систем в недавнем прошлом и ныне.

— Насилие в собственном обществе, государстве, — размышлял он вслух, — это часть любого общества; когда владеющий под угрозой, насилие вырастает из правовой санкции в государственный политический террор. Этого не избежало ни одно общество из античных времен, ведь вам известен процесс против Сократа… вам известны кровавые периоды в римской истории… я не знаю, почему бы средневековое церковное государство должно было стать исключением?

Я заметил ему, что и иезуитский порядок был орудием насилия.

— Средства иногда были действительно суровыми, — сказал он, — но посмотрите: там, куда пришли мы, крест остался!

Я перечислил ему несколько примеров священнослужителей в прошедшей братоубийственной войне: одни арестовывали (или позволяли арестовывать) людей, другие участвовали в пытках и даже в убийстве пленных.

— Эти люди нам принесли много вреда, — согласился он, — когда же мы избавим свои общества от такого сорта людей! В определенные эпохи на поверхности оказываются ведомые страстями и кровожадные люди, от которых обычно система очищается сама, когда в своем развитии переступает через них. Цинна и Гай Марий велели уничтожить свою полицейскую гвардию. Сталин приказал казнить ряд своих полицейских министров. Инквизиция пожрала своих детей так же, как и Французская революция. И у нас вы еще увидите перемены, когда придет время.

Я спросил его мнения о дальнейшем развитии римско-католической церкви, особенно при растущем нонконформизме, который проник к культурным народам и без сомнений вторгается и в католическую организацию.

— Пророки появляются только в Ветхом Завете, — сказал он медленно. — Сказано: Et posuit tenebras latibulum suum — «и свой шатер раскинул он в темноте». Такое огромное время протянулось перед нами в будущее; и не дано конечному человеческому разуму понять бесконечность. Мы должны заботиться о доброй жизни и доброй смерти, а прочее должны оставить бесконечному разуму, который над нами и по геометрическим кривым упорядочивает пути планет и галактик.

Я никак не мог прояснить до конца вопрос, мучивший меня: действительно ли этот проницательный человек может соглашаться с заповедями истины вероучения — или все его высказывания по сути — хорошо изготовленная форма, техника и тактика, профессиональная дисциплина; следовательно, или вера, являющаяся благодатью, — или аскетическое подчинение дисциплине большой организации? Я рассказал ему о своих мыслях. Он ответил сразу же.

— Поскольку я при этом счастлив — это, вероятно, благодать. Однако… (здесь он улыбнулся) есть три вещи, которых Бог не знает, как говорят, — quod et Deus nescit — а именно: благодаря чему живут францисканцы, что делают каноники и — о чем думают иезуиты…

И спустя время добавил очень серьезно:

— Думать надо аналитически, действовать тактически.

Потом Кропар, охотник, рассказывал такую историю:

— Вижу, мадонна, косуля, прицеливаюсь и жму на курок: чик! Смотрю — в стволе нет патрона, щупаю карман — чертовщина, все патроны я забыл дома — но нащупал гвоздь, тут же его в ствол — бах! и прибиваю серну за ухо к дереву — чтоб сбегать домой за патронами.

«Старый деликт», любивший читать марксистские сочинения, дескать, «чертовски мало мы изучали все это, а теперь у нас что есть, то есть, а если бы мир раньше читал „Mein Kampf“ [64] «Моя борьба» (нем.). Гитлера и понимал, что Дольфе серьезен, многое было бы иначе — бог знает, если бы усатый Сталин расцеловался в Москве с усатым гитлеровским генералом фон Кребсом?» — и вот, этот начитавшийся марксистов человек поставил перед нами с иезуитом загадку: «Что это: учительница, едет на велосипеде, в очках, пострадала от злости какого-то прохожего и выступает на любительской сцене?» Трижды он тщетно повторил фразу без запинки. Потом объяснил. Это же история по-марксистски — «история учит», следовательно, она — учительница, сказано «сквозь очки истории», «вставил палку в колесо истории», «колесо истории прокатилось по нему», «слетел со сцены истории».

В камеру попала газета.

В Корее уже больше миллиона трехсот тысяч погибших, фотография кладбища в Пусане (с примечанием, что всего этого не было бы, если бы слушались советов Югославии).

Какой-то критик рыдает над нашим народом, поскольку фильм «Али-Баба и сорок разбойников» посмотрело рекордное число зрителей.