Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

— Тридцать, — сказал я, прочтя уже половину приговора. Если бы я выполнял такие прошения бесплатно (тем более что все об этом знали), то в глазах сокамерников я мог бы стать подозрительным, как минимум — глупцом. Любая деятельность в тюрьме должна иметь обычную практическую подоплеку, понятную любому. Если причина не сразу видна, ее ищут, пока не выдумают, если не найдут. И такие «изобретения» никогда не бывают на пользу.

Приговор был длинным, но довольно ясным: ловили поджигателя, который пускал «красного петуха» в течение трех лет, и за это время накопилось замечательное собрание поджогов. Все в одном и том же районе. Правда, что он поджег и какое-то здание крестьянской артели, но подпалил и бедняцкий дом с большим семейством, много радости ему доставили сеновалы крестьян-частников, козольцы [57] Оригинальное словенское приспособление для сушки сена. и даже хлевы. Доказать смогли его участие в более чем двадцати поджогах — другими словами, он подпаливал, по крайней мере, каждые два месяца. Ущерб исчислялся миллионами, много домашней скотины сгорело, и даже несколько людей, среди них — два ребенка бедняка. Он попался, когда начал писать письма с угрозами, где подписывался «Люцифер». Смертного приговора ему не вынесли благодаря заключению психиатра, что он — асоциальный психопат, однако полностью отвечает за свои поступки, поскольку демонстрирует сохранившуюся способность к размышлению. Пироман.

Прежде чем я решил, что все-таки прошение я ему напишу, он должен был пройти и через мое личное разбирательство. Сначала я должен был выбить из его головы привычку жаловаться на власть, которая его арестовала, при этом «навалив» на него все, что возможно. По поводу вранья сокамерникам и геройствований он ссылался на то, что «все так делают» и что «умный человек не дает сокамерникам повода для издевок». Потом я доказывал ему каждый пункт обвинения, один за другим, больше всего времени понадобилось на расследование поджога бедняка с многочисленной семьей и смерти двух несчастных детей. Он видел каждый поджог, всегда помогал при тушении, был деятельным членом добровольного пожарного общества, иногда проявлял себя при спасении людей, получил даже какой-то знак отличия за жертвенность.

Это длилось достаточно времени, чтобы бывший мнимый «крестьянский бунтовщик, Матия Губец» растаял до этой безликой фигуры душевнобольного злодея. Мы добрались и до мучений во время следствия, выбивания признания и «нечеловеческих страданий» борца за правое крестьянское дело. Здесь было еще тяжелее добиться признания в том, что сразу же в течение первого часа после ареста он рассказал все, что делал в прошлом году, поэтому его не надо было передавать в соответствующие органы, остальные исповеди были лишь делом обычных процедур и времени. Я последовательно разрушал образ «бунтаря», «героя» и в конце концов «мученика». Он был так потрясен, что не заметил, как все это не относится к составлению прошения. Во время «следствия» я, конечно, довел его до совершенно подчиненного состояния. Никто из сокамерников не удивлялся тому, что я им занялся, они были уверены, что с этим великим мятежником я разговариваю о возможности оспорить ложные обвинения. Я посвятил ему много прогулок, а также разговоров наедине — у окна и еще время, когда мы готовились к стрижке. Теперь было самое важное — определить внутренние побуждения, приведшие к действиям.

У его отца была двойственная натура, он напивался каждые десять или четырнадцать дней, тогда избивал всю семью, потом на следующий день или через день он раскаивался — в таком состоянии баловал детей, исполняя любое их желание. Мать в доме занимала незначительное положение. Так что в ребенке любовь к балующему отцу сменялась ужасом перед его свирепостью — и наоборот. Когда отец впервые обнаружил его в объятиях девушки, то случаем был пьян, избил обоих и, свински матерясь, их проклял. Его худшим воспоминанием было то, как мать послала его за отцом в кабак, где тот его напоил, а потом он должен был смотреть на драку, где отца зарезали ножом. Поскольку у каждого второго уголовника «тяжелая юность» (как и у проституток) и поскольку подобных историй из детских лет множество, я должен был каждый его рассказ хорошенько проверять. Кстати мне подвернулся его земляк, арестованный за утаивания урожая с полей, теперь в качестве наказания работавший у «садовников»; тот все эти исповеди полностью подтвердил, дополнив только, что поджигатель был известен как вежливый и приветливый человек, только по отношению к матери он был нетерпим и суров, хотя очень походил на нее лицом.