Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

Солнечно было почти каждый день. Время тянулось, как сказка про белого бычка.

Если у тебя болит зуб, тяжело не обращать внимания на боль. Я смотрел в будущее и чем дальше, тем яснее видел гибель своей телесной жизни — я пытался представлять себе возникновение новых, еще неизвестных жизней из останков Якоба Левитана.

Такое проникновение в боль под стать эгоцентричному человеку; кто же овладел техникой самообмана, может радоваться восставшему из останков.

Кто в комнате доносчик, сколько их — покажет время, тогда меня ничто больше не беспокоило, хотя после разговоров с Боголюбом я должен был бы очень серьезно относиться к этому вопросу. Единственное — одна игра, которой меня научил Бого, казалась мне интересной: теперь я буду всегда говорить, что больше люблю цвичек, чем штирийское вино, хотя цвичек из-за слишком высокой кислотности в желудке я не переношу.

Мне рассказали, что прямо перед моим приходом из камеры ушел один из тех, кто несколько лет назад был замурован в корпусе «Цэ три» около года, если не больше. Им замуровали двери и оставили только щель для еды и воды. Бородатые, волосатые и вонючие, они варились там внутри, болели, таяли, жили в смертельном психозе. Рассказывают, тот почти ничего не говорил, принципиально ни к кому не обращался, отвечал же одним-двумя словами. Молча он целый день ходил туда-сюда по камере, никогда не выходил из себя, по утрам делал физические упражнения, курил по одной трети сигареты; только во сне кричал, но что — было непонятно. Каждую неделю его водили куда-то, но, возвращаясь, он не говорил куда. Уголовник иронично заметил: он был министром нового правительства, учрежденного в тюрьме.

Уголовника и вахтмейстера обуяли воспоминания о времени арестов после войны — и диво дивное — они тосковали по золотым временам, когда, правда, у тебя были скованы ноги кандалами с железной гирей, но ты оставался во дворе иногда даже по четыре-пять часов, никто тебя не прогонял, если ты собирал траву и одуванчики для салата, и если тебя уже осудили, то не нужно было бояться ночных транспортов и ты хоть как-то жил; в мастерских тогда уже было весело: ты делал надзирателю пряжку на пояс, а он приносил тебе бутылочку вина; а с бабами был настоящий цирк, никогда не бывало скучно; и начальник тюрьмы приходил прямо к заключенным и произносил речь, впрочем, он был большой свиньей, но не скрывался так, как нынешний; он говорил: «При социализме у каждого будет автомобиль, у меня, например, он уже есть…» — и арестанты гоготали три дня; или же надзиратель как-то сказал: «Шлюхи чертовы, делайте что хотите, но чтобы все было в порядке, когда придет „старик“, — и потом предупредил их: — Смотрите, шлюхи чертовы, сегодня придет начальник!» И у них был настоящий гусарский лагерь в камере, особенно в воскресенье, когда на посещениях они получали какую-нибудь бутылочку и потом резались в «очко» на сигареты. Тогда они рассказывали такие анекдоты, что надзиратели у дверей просто катались от смеха. Черт подери, а теперь такая пустошь! Тебя били, как скотину, а потом ты получал от медбрата полстакана чистого спирта, попробуй его теперь получить! И тюремный врач, приходивший с воли, не был такой свиньей, как этот; то был старый коммунист и партизан, доктор Потрч его звали, и он был настоящей матерью для больных. Однажды он сказал при заключенных начальнику тюрьмы и надзирателю: «Для меня больной — это больной, и меня абсолютно не интересует, заключенный он или народный герой». Про себя я читал по «Lanx satura» [72] Блюдо с различными плодами, подносимое богам; всякая всячина, сатира, мешанина (лат.). : Aurea prima sata est aetas [73] Первым настал золотой век (лат.). …

Наконец за мной пришли, и я отправился на допрос: гром среди ясного неба!

— Левитан, теперь-то вы расскажете, как во время отбывания наказания уходили из тюрьмы без нашего ведома. Вы должны знать — сейчас на кону всё.

Это меня спросил следователь, приятный молодой человек спокойного поведения, — после краткого предисловия (как мое здоровье, навещают ли меня и прочие обычные вещи). Гром среди ясного неба!

Я лихорадочно соображал, как они докопались до этого спустя почти три года. Изобразил крайнее удивление. Трижды просил повторить вопрос, будто бы не понимаю, о чем речь.

— Не притворяйтесь, Левитан, никакие уловки вам больше не помогут. Сейчас у вас есть только шанс продемонстрировать большую искренность, чем прежде, или же большее упрямство. Дело в том, что это лишь проверка, нам известно все.