Геннадий Прашкевич: Пожить в тени баобабов

– Я говорю, если вам понадобится помочь с билетом, ну, скажем, обменять на другой рейс, мы поможем.

– Спасибо. Я успею. Что мне тут делать?

– Это верно, – с непонятным облегчением заметил администратор, тоже закуривая. – Чужой город он и есть чужой. Вы ведь приезжий?

Валентин кивнул.

– Тем более… Дома, оно всегда легче…

Администратор бросил окурок в урну и поднялся на крыльцо, уже не оглядываясь на Валентина.

Бросив и свой окурок, Валентин медленно вышел за кованые металлические ворота.

– Эй!

Валентин обернулся.

– Эй, погоди! Ты слышишь?… – высокая белокурая девица лет девятнадцати, слегка нагнулась и, чуть подобрав полу длинного модного плаща, внимательно разглядывала сбившийся каблук. Правда, сбиться каблук не мог, сапог выглядел новехоньким. Да у таких девиц каблуки в принципе никогда не сбиваются, не носят они таких сапог.

– Эй, погоди… – не глядя на Валентина, повторила девица. – Ты ведь Кудимов? Я не ошиблась?

Валентин кивнул.

– Это я дала тебе телеграмму.

– Спасибо.

– Нашел за что говорить спасибо.

Девица выпрямилась и даже сплюнула от негодования:

– Ты что, дурак?

– Почему?

– Откуда я знаю? Так выглядишь.

И предупредила быстро, негромко:

– Ты, слышишь, не болтайся по Питеру. Ты сегодня же уезжай. Нечего тебе болтаться по Питеру, а то и тебе помогут…

– Что значит – помогут?

– Как это что?… Помогут… Ну, скажем, наладят в окно, как твоего Серегу…

– Подожди. Что значит – наладят?

– Сам догадайся.

Девица отряхнула плащ, хотя на плаще не было ни пылинки, и, направляясь к «шестерке», негромко добавила:

– Меня не ищи. Что могла сказать – сказала.

Николай Петрович, директор крематория, все видел. Он внимательно следил из окна за разъездом. Не пропустил ни одной машины, отметил каждого человека. Естественно, увидел он и как бы замешкавшуюся у крыльца девицу.

Анечка, дура длинноногая, отметил он автоматически. У Сереги Кудимова был вкус…

Был…

И подумал: вот ведь дура, вот ведь Анечка! Сперва телеграмму дала Кудимову-старшему, о чем ее никто не просил, а теперь что-то еще нашептала этому быку. Интересно, что нашептала? Ей бы бежать от Кудимовых, ей бы всех Кудимовых забыть сразу и навсегда, а она… Жалко, видать, стало Серегу… Не одну ночь вместе провели у служебных компьютеров… Вот, вот, вздохнул он, именно у компьютеров… Лучше бы проводили время в постели…

Постельные дела Анечки и Сереги Кудимова Николая Петровича нисколько не интересовали, но ведь у компьютеров проводили они время… Много времени… И вместе… А это уже ой как нехорошо…

И подумал: дура Анечка. Ничего не поняла. Ей от Кудимовых нужно бежать как от пожара. И от мертвого Кудимова, и от живого Кудимова. Что ей, дуре, понадобилось от бывшего чемпиона?…

Обиженно моргнув, он поднял телефонную трубку.

– Хисаич? Здравствуй, родной. – Голос Николая Петровича прозвучал негромко и дружелюбно, но одновременно и строго. – Ты как там у меня, не застоялся?

И сдержанно похвалил:

– Ты у меня работящий мужик, Хисаич.

И, выдержав необходимую паузу, приказал:

– Ты вот что, Хисаич. Ты бери Игорешу и дуйте оба ко мне. Не то чтобы бегом, но и медлить не надо. Лады?

– Принято, – ответили на том конце провода.

Николай Петрович повесил трубку.

Вздохнул:

– Не надо тебе застаиваться, Хисаич.

«Слышишь, не болтайся по Питеру… Сегодня же уезжай… Нечего тебе болтаться по Питеру, а то и тебе помогут…»

«Что значит – помогут?»

«Как это что?… Помогут… Ну, скажем, наладят в окно, как твоего Серегу…»

«Подожди. Что значит – наладят?»

«Сам догадайся…»

Странный разговор.

Валентин ничего не понимал.

Вывалился в окно… Ему сказали, что Серега вывалился в окно… И вдруг такое… «И тебя наладят…»

Надо было остановить девицу. Не остановил. Ищи ее теперь! Да она ведь и шепнула, как приказала: «Меня не ищи. Что могла сказать – сказала».

Валентин удивился тишине обычно шумного гостиничного холла.

Пусто, как на перроне глухого провинциального вокзала, от которого час назад отошел поезд. Взлохмаченный длинноволосый грузин, как ни странно, терпеливо прикорнувший в кресле под такой же, как он, взлохмаченной серой пальмой, только подчеркивал пустоту. Да еще растерянно озирался, наклонившись к стеклянному окошечку администраторши здоровенный парень в черной кожаной куртке.

– Мамаша, – растерянно озираясь, неуверенно бубнил парень. – Да мне хоть в коридоре. Мне на одну ночь. У меня с завтрашнего утра броня. У вас же и буду жить. Я спортсмен, мне выспаться надо.