Геннадий Прашкевич - Пожить в тени баобабов

– Ну и что?

– А ничего, – ответила Татьяна сердито и устало. – Я вижу, не доходят до вас мои слова. А я так скажу. Чтобы накопать действительно интересную информацию по «Пульсу», мало кулаками махать. Надо еще думать. И крепко думать! Дошло? «Пульс» – это не простое предприятие. Это закрытое предприятие. Так просто туда не войдешь, не влезешь. И уж наверное, там есть что прятать. Ведь в кассах сидят, проверяют счетчики и подсчитывают выручку там одни и те же люди. Это обязывает, правда? Легко можно представить, сколько денег проходит каждый день через их руки?

– Плевал я на чужие деньги.

– Ой!.. «На чужие…» – сухо усмехнулась Татьяна. – Не обманывайтесь. В некотором смысле это и ваши деньги. Они отобраны у таких наивных людей, как вы. И отобраны вовсе не для государства. Слышали, наверное, такой термин – неучтенка?… Не-уч-тен-ка!.. – повторила она по слогам. – Не знаю, как там у зарубежных буржуев, а у наших новоявленных доморощенных неучтенка – это все! Это главное. Это наличные, никем не контролируемые деньги. Это деньги, о которых никто не догадывается, до которых никогда не докопается никакая инспекция. Это деньги, о которых знает только самый узкий круг людей. И, понятно, это деньги, у которых не может не быть хозяина.

Она усмехнулась:

– Может, вы намерены поискать этого хозяина?

Валентин неопределенно повел плечом.

– Что это у вас улыбка такая кривая? – заинтересовалась Татьяна. – Вам больно? Все-таки этот тип зацепил вас своей железкой?

– Так, ерунда… Царапина… Вот неудачно повел плечом, потому и почувствовал…

– Да нет уж, идите в ванную. Осмотритесь. Йод найдете в шкафчике. Там же найдете бинт.

Валентин кивнул.

Татьяна молча проводила его взглядом.

Здоровый мужик. Явно из бывших спортсменов. И, похоже, невезучий. Всего один день в Питере, а вляпался в двойное убийство. Да нет, теперь уже в тройное, с некоторым отчуждением вспомнила она о Хисаиче. И, похоже, сразу привлек к себе чье-то пристальное нехорошее внимание.

Чье?…

Если бы знать…

Но внимание действительно пристальное. И серьезное. Очень уж даже серьезное. В чем-то даже несоразмерное.

С чем?

Она пожала плечами. Откуда мне знать? Кажется, я сама вляпалась в историю. Какой-то «Пульс», какие-то нелогичные самоубийцы, наконец, какие-то гамадрилы на дому.

На секунду ей снова стало страшно.

Перебарывая страх, она сказала себе: этим «Пульсом», кажется, впрямь стоит заняться. Что-то там есть такое…

Подошла к окну.

Неясная смута фонарей, далекие огни сквозь моросящий дождь, тьма под деревьями…

Хорошо, что дверь навесили, нервно повела она плечами. Завтра надо вызвать мастера, все заново укрепить…

Сволочи!

Пройдя коридорчик, она заглянула в ванную:

– Ну как? Обработали?

– Угу, – кивнул Валентин. – Вы меня извините. Вы, конечно, устали, я вас задержал. Я сейчас уйду.

– Куда? – устало спросила Татьяна. – На вокзал? Чтобы вас на вокзале прихватила милиция? Не надо вам никуда ходить. Опасно вам куда-то ходить. Ложитесь в кабинете на диван, места всем хватит. И мне будет спокойнее. Мало ли что… – замялась она.

– Я понимаю.

– Вот и хорошо. Я вам постелю.

Дождь.

Деревья.

Сырая листва.

Какой-то человек, хлипкий, малого роста, прячется в сырой листве.

Зачем прятаться нормальному человеку в сырой листве, поднимая голову к высоко светящемуся во тьме чужому окну?…

Ночь.

Только упав на диван, на чистое, пахнущее свежестью белье, Валентин почувствовал чудовищную усталость.

Затрещал телефон.

Валентин машинально поднял трубку:

– Слушаю.

Далекий мужской голос, перебиваемый неясными телеграфными шорохами, спросил:

– Квартира Утковой?

Валентин не ответил.

Татьяна принимала душ.

Не надо подзывать ее к телефону. С нее хватит на сегодня волнений. Вообще не надо было снимать трубку. Может, это проверка. Вполне может звонить тот, кто отправил Хисаича и Игорька к Утковой.

Пусть теперь поломает голову.

Не отвечая, Валентин положил трубку.

И вздрогнул, приподнявшись на локте:

– Вы?

В неясных отсветах, падающих от высокого чуть поблескивающего окна, как привидение, встала в проеме дверей Татьяна в короткой, даже вызывающе короткой ночной рубашке.

– Мне страшно, – просто сказала она.

Он кивнул.

И откинул одеяло, показывая ее место.

Ночь.

Голый по пояс, Валентин встряхнул баллончик с кремом для бритья, пустил густую белую струю на щеки и подбородок.