Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма

– Кто дерется? Их у нас трое.

– Лева и Стасик. Они дерутся, как вы с вашим однокурсником, умершим от пьянства. Но дерутся, заметьте, не из-за стихов, а из-за женщины, что гораздо архетипичнее, коллега! Где дерутся?

– Лучше - у костра во время вожатского праздника.

– У костра? Отлично! Ах, как я это сниму! Огонь придаст сцене пещерный аромат векового противоборства самцов из-за вожделеемой самки! И для всех неожиданностью станет победа Левы, хотя Стасик гораздо здоровее. Однако наш тихоня-студент, оказывается, занимается боксом!

– Лучше карате. Тогда все карате увлекались, даже муж Людмилы Ивановны…

– Чей муж?

– Неважно. Я тоже ходил в подпольную секцию.

– Вы? - удивился Жарынин.

– Я, - подтвердил Кокотов, распрямив плечи и умолчав о том, что посетил всего две тренировки: после чудовищного удара ногой в челюсть он бросил это опасное занятие.

– Итак, наш Лева могучим ударом побеждает соперника, - возбужденно продолжил режиссер.

– Но ведь это, кажется, уже было. В «Коллегах» у Аксенова, например, - засомневался писатель.

– Забудьте слово «было»! Навсегда забудьте! Умоляю! В искусстве было все. Вы же не отказываетесь от понравившейся вам женщины только потому, что у нее до вас «было»? С вами-то будет по-другому, если вы настоящий мужчина. И в искусстве все будет по-другому, если вы настоящий художник. Ясно?

– Ясно. А Стасик, значит, обиделся, «затаил хамство», как у Зощенко?

– Вам разве нравится Зощенко?

– А что?

– Ничего. И вот наступает карнавал.

– Значит, и мой карнавал пригодился? - самодовольно заметил Андрей Львович.

– Конечно пригодился. Еще как пригодился! Наша Тая ведет себя так, словно с Данькой у нее ничего не было. Женщины это умеют. Она ластится к Леве, тормошит его и уговаривает нашего героя, терзаемого ревнивыми сомнениями, нарядиться хиппи. Для смеха. И он соглашается, но не просто так, а для того, чтобы почувствовать себя Данькой, который увел его любимую в ночь и неизвестно что там с ней делал!

– А не сложновато? - усомнился Кокотов.

– Простоту ищите не в искусстве, а в инструкции к стиральной машине! И вот карнавал, праздник, шум, веселье. Ах, как я это сниму! И тут нашего Леву фотографируют.

– Кто?

– Стасик.

– Стасик у нас вожатый, - напомнил писатель.

– Пусть будет фотограф. Подумаешь! А потом он печатает снимки в лаборатории. Красная полутьма и Стасиков инфернальный силуэт. Поняли? Снимок Левы, одетого как хиппи, плавает в кювете, постепенно проявляясь. Глаза Стасика мстительно сужаются. Накануне по телевизору как раз показали разгон демонстрации хиппи…

–Где?

– В Москве!

– По какому телевизору?

– Ах да! Я же забыл, что у нас еще советская власть! - Режиссер звонко шлепнул себя по лысине. - Выход?

– Очень простой: Стасик проявляет и одновременно слушает «Свободу». Тогда так все делали.

– Точно! Я тоже слушал. Мне даже в голову не приходило, что они могут врать. Верил как пацан!

– А разве они врали?

– Конечно. Постоянно! Заметьте, не обманывали, а именно - врали. Ведь что такое вранье? Это - выгодная лгуну часть правды… Но вернемся к Станиславу. Он, как вы справедливо заметили, слушает «Свободу» и узнает, что в Москве разогнан митинг хиппи, идут аресты… Тогда он совсем другими глазами смотрит на снимок своего соперника и обидчика Левы. Он берет конверт и надписывает: «Москва, Лубянка, КГБ»…

– Площадь Дзержинского, - подсказал Кокотов. - И после этого приезжает черная «волга» с чекистом…

– Лучше с двумя чекистами - «добрым» и «злым». Классика! Один угрожает отчислением из института, судом, ссылкой…

– Как Бродскому! - вставил писатель.

– При чем тут Бродский? Что вы чуть что - сразу Бродский! Для нашего Левы изгнание из института - это полная трагедия, крах. Он ведь у нас из какой семьи?

– Не знаю…

– А кто знает, Бродский? Вы автор сценария или я?

– Вы, кажется, хотели, чтобы он был евреем…

– Я? - возмутился Жарынин. - Что вы из меня антисемита делаете! Он у нас из какой семьи?

– Он живет с мамой. Отец их бросил, давно… А мама - милая, тонкая, умная, трудолюбивая, заботливая, интеллигентная…

– Интеллиге-ентная, - передразнил режиссер. - Нет, вы все-таки хотите сделать из нашего Левы еврея!

– Почему?

– По кочану! Ладно, возьму-ка я на роль мамы Ирку Купченко… Короче, мать, чтобы в одиночку поднять сына, выбивается из сил, берет работу на дом. Ночь, Ирка тихо подходит и поправляет Леве одеяло, смотрит на него с нежностью, потом решительно надевает трогательные такие старушечьи очечки и возвращается к своему кульману…