Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма

В нижнем буфете, закрытом на спецобслуживание, Кокотов собрал с десяток своих литературных знакомцев, к которым не испытывал ненависти, позвал он и нескольких издательских работников, редактировавших его сочинения без садизма. Со стороны невесты были родители, приехавшие из Вятки и смотревшие на дочь с недоверчивым восторгом - так смотрят на хроническую двоечницу, внезапно принесшую домой аттестат зрелости, набитый пятерками. Было еще несколько девушек - Вероникины однокурсницы и соседки по общежитию. Они заливисто хохотали, стараясь таким образом скрыть зависть к подружке, столь жестоко опередившей их в трудном искусстве мужеловства.

Имелся, конечно, и свадебный генерал - писатель Эдгар Меделянский, создатель бессмертного Змеюрика. Он сидел за столом с тем выражением, какое бывает у солидного отпускника, если вместо обещанного люкса его воткнули в чулан возле сортира. Но потом классик заинтересовался самой милой из Вероникиных товарок Ольгой и опростился до такой степени, что ближе к концу торжества получил от девушки гулкую оплеуху, обеспечив скандал, без которого свадьба не может считаться окончательно удавшейся.

Кстати, налегая на водку, чуткий Меделянский сразу определил ее советское происхождение и объявил, что, будучи генетическим либералом, тем не менее ценит застойные напитки и добывает их с большой переплатой со специальной базы МИДа, которая обеспечивает спиртным приемы на высшем уровне и хранит в своих недрах среди прочего легендарную царскую мадеру, именно ее так любил Григорий Ефимович Распутин.

Кокотов, одетый в новый темно-серый костюм, старался выглядеть благополучным, состоявшимся, даже состоятельным мужчиной и небрежно раздавал официантам чаевые. А услыхав эти слова Меделянского, тонко улыбнулся и многозначительно пошутил в том смысле, что у них, оказывается, общие источники вдохновения. И вот тут-то жених поймал на себе особенный, обидный взгляд невесты. Она усмехнулась и показала Кокотову язык, точнее, чутьчуть высунула его из сжатых губ. Так вроде, пустяк… Но если, как говорится, системно взглянуть на ситуацию, следует признать: именно тогда, на свадьбе, и начался распад их брака, закончившийся длинным малиновым языком, показанным ему во дворе Савеловского суда через много лет…

Конечно, надо было с самого начала разъяснить Веронике, что ее ждет не глянец удовольствий, но трудная, полная лишений и самоограничений судьба писательской сподвижницы. Однако вместо этого, обольщая начинающую поэтессу, забросившую стихи сразу после загса, Андрей Львович пустился в туманные рассуждения о скором мировом признании его сочинений, а также красиво тратил отложенные на черный день сбережения. Да и свадьбу-то, честно говоря, сыграли на остатки гранта, который фонд Сэроса, введенный в заблуждение его псевдонимом, выделил литератору Свиблову под написание детской приключенческой повести о кровавых злодеяниях советского режима.

А ведь именно на триумф и многоязыкие переводы этой книжки, названной «Поцелуй черного дракона», Андрей Львович всерьез рассчитывал, соединяясь с молодой и требовательной Вероникой. Не получилось. Господи, как же орал старый прихлебатель Альбатросов: «Это что - розыгрыш? Мерзавец! Вон отсюда! Ни копейки, ни цента…»

Вдруг Кокотова прошиб липкий пот осознания. Идиот! Он стоит и ждет здесь, как лох, совершенно напрасно - никто не приедет. Никто! Более того, никакой Жарынин ему не звонил! Его попросту подло разыграли. Кто? Странный вопрос… Ну конечно же, эта гепатитная сволочь Федька Мреев, которому запретили пить! Вот он теперь и развлекается, чтобы не так к рюмке тянуло. И голос один в один! Иногда, если в редакцию звонил нежелательный автор по поводу гонорара, Мреев, взяв трубку, отвечал не свойственным ему вальяжным баском. Именно таким, низким и густым, был голос этого самого лжережиссера. Ну надо же так глупо, наивно и дешево попасться…

Сзади раздался оглушительный автомобильный сигнал. Андрей Львович в ужасе оглянулся и увидел, что сияющая иномарка, въехав прямо на тротуар, буквально уперлась бампером в его чемодан. Из машины выскочил загорелый мужчина в куртке из персиковой лайки, бежевых вельветовых брюках и модных замшевых мокасинах.

– Вот так и гибнут русские классики! - сказал незнакомец голосом Жарынина и, улыбаясь, приложил ладонь к темно-коричневому бархатному берету.

Берет, кстати, выглядел необычно: специальной серебряной бляшечкой сбоку было прикреплено небольшое рыже-полосатое перо.