Джейн Крэмер - Об Эмманюэле Бове

Мари-Антуанетт Эме, вдова Марселя Эме, полагает, что если никто никогда и не был приглашен на обед к Бову, то потому, что в доме было грязно. Эмманюэль, как она его называет, был настолько неврастеничен, что даже шум пылесоса его угнетал, и потому пылесосы были запрещены. Она говорит, что все то, что мужчины, вроде ее мужа, называли чувствительностью Эмманюэля, было одними лишь черными мыслями, а черные мысли совершенно не вяжутся с пастельными шелками и подвесками времен Империи, которыми мадам Эме (…которая была столь образцовой "дамой интерьера", что ее муж никогда не мог по настоящему выйти из дома, чтобы найти вдохновение…) любила украшать свою жизнь. Она познакомилась с Бовом в 1936 году, когда он снял дом в Кап-Ферре, к югу от Бордо, рядом с загородным домом Эме. После обеда он прогуливался по пляжу с Марселем Эме и мадам Эме подозревает, что это ее муж помог ему оплатить аренду, если только не член семейства Ротшильдов, остановившийся в окрестностях, оказал ему финансовую поддержку. Кого она любила из Бовов, так это Луизу, его вторую жену. Луиза была скульптором. У нее не было особенного таланта, но это была женщина жизнерадостная и очень светская… Бов познакомился с ней в Доме в 1928 году… и в молодости она была очень красива. Виктор Бобовников говорит, что она с такой легкостью называла по имени любого в Париже, что он никогда не знал, о ком она говорила, когда рассказывала свои воспоминания. Она знала артистическую среду так же хорошо, как Эмманюэль Бов знал обитателей литературных кафе. Она ходила на выставки с Бетти Парсон. Она обедала с Луизой Лери, могла пропустить по рюмочке с Пикассо. Она происходила из богатой семьи эльзасских банкиров и, по выражению Кассу, "принесла Бову деньги", но всю свою жизнь она была страстной и роскошной коммунисткой.

Она держала в доме портрет Сталина, организовывала для рабочих сирот отдых на побережье и по воскресеньям, в Париже, она ходила по квартирам, продавая "Юманите", партийную газету… но, утверждает Виктор, никогда не снимала при этом свои меха и золотые браслеты. В Кап-Ферри она шокировала жен рыбаков тем, что курила и носила шаровары. Зажигалку она держала в одном из карманов и, иногда, запустив руку в штанину, вынимала ее и закуривала, стоя в очереди в деревенскую молочную лавку, держа в руках фарфоровый ночной горшок вместо молочника. Она называла своего мужа Бобби… "на английский манер", говорила она. Бов писал ей письма и, когда не был в дурном настроении, подписывался своим новым именем; Луиза хранила их в старом чемодане. Когда она умирала, в 1977 году, в Париже, чемодан был под ее кроватью, и письма все еще были там, вместе с семнадцатью страницами дневника Бова, двадцатью фрагментами неизданных произведений, правок и рукописей. Эти бумаги и составляют архив Бова, если сюда можно применить это слово. Остальное было оставлено в доме Кап-Ферри, и дом этот был то ли разграблен, то ли сожжен… никто точно не знает… местными фашистами в начале войны.

Кусс включил дневник и четыре из тридцати одного письма в небольшую брошюру, вышедшую одновременно со сборником рассказов последнего года жизни Бова, озаглавленным "Вечер у Блютера". Дневник был "литературным". Бов говорит в нем о чувствительности, отмечает прочитанное и высказывает свое мнение о прочитанном. Ему есть что сказать "О противоречивости", он жалуется на муки, которые доставляет ему создание персонажей, обладающих чувством юмора ("у меня есть склонность к меланхолии, мне следует этого остерегаться"). Он восхищается Робинзоном Крузо. Он хочет, чтобы его герои походили на Робинзона, чтобы они боролись за жизнь, за уважение и славу, пытались переписывать свое прошлое. Эти письма – письма любви – несколько напыщенны, несколько плаксивы и не очень вдохновенны. Но письма, которые Кусс не включил в брошюру, юмористические письма – интересны. Бов привык к тому, что женщины заботились о нем. Это Луиза писала его первой жене, когда ему хотелось видеть своих детей… и которая получала отказы, упреки и требования денег, заканчивающееся словами: "У вашего мужа, мадам, имеются обязанности"… и это Эмили Оттенсоер, его мачеха, по большей части виделась за него с его детьми. Эмили любила дочь Нору. Но она замечала Бову, что мальчик, Мишель, был ворчуном. Нора вышла за журналиста и работала в Парижском университете. Теперь она на пенсии и живет в деревне. Мишель стал масоном. Он женился на набожной католичке, крайне неодобрительно относившейся ко всем другим Бовам, и они живут недалеко от Тулузы. Когда им звонят, чтобы задать вопросы об Эмманюэле, они твердят о растлении.