Василий Аксенов - АААА

А я поплыл дальше, теперь уже всем телом лежа на матрасе и отдаваясь качке. «Кто бы ты ни был, сучий Аксен, плавательное средство мы у тебя конфискуем!» – талдычил мне в уши бухой полковник Волков. «Мудило гороховое, обыкновенный матрас ты называешь плавсредством», – возражал я. «Плавсредство, пригодное для любой цели, блядский советский писатель, предатель мирового коммунистического движения! Мы мониторим весь берег на глубину сто миль. У нас тут ни рыба не проплывет, ни птица не пролетит без разрешения по месту жительства! А тебя, распиздяй Аксенов, мы всем отрядом расстреляем, если не прочтешь нам лекцию „Положительный герой социалистического реализма“».

Я был уже мокр, как все море, то есть совсем не мокр. Если мой матрас проткнет рыба-меч или пропилит рыба-пила, я тогда совсем стану морем. Все живое и все неживое взаимосвязано в этой нашей, разгреби ее на хер, периферийной реальности. Не все еще связи открыты инженерами человеческих душ, допускал дядюшка Сталин. Впрочем, нечего лезть с человеческими душами в мир угрей. Займитесь вашими собственными делами, пока не сдохли. Побег, утверждает Николас Бердяев, это экзистенциальный прорыв. Теперь передо мной симфоническим раскатом полностью открывается связь между надувным матрасом и книгой данного автора. Матрас, норовя перевернуться, влечет меня все дальше в самопознание. Оно залепляет мне брызгами морду, накрывает с головушкой и выбрасывает на свой гребешок, чтобы потом опять и опять… Поток первого гласного звука «АААА» все еще летит надо мной, но замирает, замирает.

…стояла в непринужденной позе, руки в боки, выставив вперед бедро. «Эй, вы, – сказал полковник, – в мои обязанности не входит искать жилплощадь. Мое дело ловить шпионов и покорять девиц, вот мое истинное занятие». Нинель бросила на него злобный взгляд – как девочки, перед тем, как окончательно сдались.

Полковник Томсон был общительным человеком, когда дело касалось расквартирования вновь прибывших. Какое бы помещение он ни предлагал, оно непременно оказывалось битком набитым разными козлами, курами, хныкающей ребятней, бесформенными тетками и дородными мужиками. Определенно, его воображение резко расходилось с нашим. Само слово «Сааремаа», со всеми его гласными, уже вливалось в наши кружки обилием содержащегося в нем воздуха. Воображение рисовало картины остроконечных черепичных крыш с флюгерами, крутящимися под напором европейского ветра, налетающего с небес и сгоняющего пласты облаков, похожих на Трафальгарскую битву. Что же касается полковника, у него, безусловно, имелся собственный взгляд на свой остров, посему он постоянно приказывал водителю останавливать джип в каких-то безобразных советских поселках, на узких улочках, под мрачной сенью деревьев, где от домов неотвратимо несло куриным пометом и рыбьими внутренностями; все это недвусмысленно напоминало нам печально известную «воронью слободку» Ильфа и Петрова.

В каждом местечке, где мы останавливались, нас угощали мерзопакостными напитками и омерзительными закусками. Население, не говорящее по-русски, сильно смахивало на сборище жалких плутов, истинных сынов пролетарского государства. Это был тот самый общественный пласт, где полковник Томсон и ловил шпионов и покорял девиц. В конце концов до нас дошло, что сегодня суббота и что цель полковника была очень далека от поисков жилья для двух русских писателей; гораздо больше он тяготел к мысли поскорее надраться как свинья. В конечном итоге он своего добился и, что-то бормоча, бесформенным кулем – со всеми своими тетрадками, авторучками и незаряженным пистолетом – свалился с сиденья джипа на пол.

Автор чередует периоды, написанные по-русски, с их английским переводом.

«…Долбоеб ты этакий, писатель советский…»