Василий Аксенов - Апельсины из Марокко

Мы не обращали внимания на то, что на нас смотрят Сергей и Стаська. «Так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова, так и жизнь пройдет»… – вертелось у меня в голове.

– Ну, будь веселым, – сказала Катя, – давай, весели меня.

– Давай повеселю, – сказал я.

Мы снова начали танцевать, но уже не так, да и музыка была другая.

В это время раздался звонок. Сергей пошел открывать и вернулся с Эдиком Танакой. Эдик весь заиндевел, видно, долго болтался по морозу.

– Танцуете? – угрожающе сказал он. – Танцуйте, танцуйте. Так вы все на свете протанцуете.

Катя заулыбалась, глядя на Танаку, и у меня почему-то немного отлегло от души с его приходом. Он всегда заявлялся из какого-то особого, спортивного, крепкого мира. Он был очень забавный, коренастый, ладненький такой, с горячими коричневыми глазами. Отец у него японец. Наш простой советский японец, а сам Эдик – чемпион по лыжному двоеборью.

– А ну-ка, смотрите сюда, ребятки! – закричал он и вдруг выхватил из-за пазухи что-то круглое и оранжевое.

Он выхватил это, как бомбу, размахнулся в нас, но не бросил, а поднял над головой. Это был апельсин.

Катя всплеснула руками. Стаська замер с открытым ртом, прервав наблюдения над своим организмом. Сергей оценивающе уставился на апельсин. А я, я не знаю, что делал в этот момент.

– Держи, Катька! – восторженно крикнул Эдик и бросил Кате апельсин.

– Ну что ты, что ты! – испуганно сказала она и бросила ему обратно.

– Держи, говорю! – И Эдик опять бросил ей этот плод.

Катя вертела в руках апельсин и вся светилась, как солнышко.

– Ешь! – крикнул Эдик.

– Ну что ты! Разве его можно есть? – сказала она. – Его надо подвесить под потолок и плясать вокруг, как идолопоклонники.

– Ешь, Катя, – сказал Сергей. – Тебе это нужно сейчас.

И он посмотрел на меня. Что такое? Он знает? Что такое? Я посмотрел на Катю, но она подбрасывала апельсин в ладошках и забыла обо всем на свете.

– Мужчины, быстро собирайтесь, – сказал Эдик. – Предстоит великая гонка. В Талый пришел пароход, битком набитый этим добром.

– Это что, новый японский анекдот? – спросил Стасик.

Сергей, ни слова не говоря, ушел в другую комнату.

– Скептики останутся без апельсинов, – сказал Эдик.

Тут Стаська, видно, понял, что Эдик не врет, и бросился в переднюю. Чуть-чуть не грохнулся на паркете. Катя тоже побежала было за ним, но я схватил ее за руку.

– Тебе нельзя ехать, – сказал я. – Тебе же нельзя. Ты забыла?

– Ерунда, – шепнула она. – Мне еще можно.

Открылась дверь, и показался во всех своих мотоциклетных доспехах Сергей Орлов. Он был в кожаных штанах, в кожаной куртке с меховым воротником и в шлеме. Он застегивал краги. В другое время я бы устроил целый цирк вокруг этой кожаной статуи.

– Мы на мотоцикле поедем, Сережа? – спросила Катя, прямо как маленькая.

– Ты что, с ума сошла? – спросил он откуда-то сверху. – Тебе же нельзя ехать. Неужели ты не понимаешь?

Катя сбросила туфельки, влезла в свои ботинки.

– Ладно, – сказал он и кивнул мне. – Пойдем, поможешь мне выкатить машину.

Он удалился, блестя кожаным задом. Эдик сказал, что они со Стаськой поедут на его мотоцикле, только позже. К тому же ему надо заехать в Шлакоблоки, так что мы должны занять на них очередь. Катя дернула меня за рукав:

– Ну что ты стоишь? Скорей!

– Иди-ка сюда, – сказал я, схватил ее за руку и вывел в переднюю. – От кого ты беременна? – спросил я ее в упор. – От него? – И я кивнул на лестницу.

– Идиот! – воскликнула она и в ужасе приложила к щекам ладони. – Ты с ума сошел! Как тебе в голову могло прийти такое?

– Откуда он знает? Почему у него были твои туфли?

Она ударила меня по щеке не ладошкой, а кулачком, неловко и больно.

– Кретин! Порочный тип! Подонок! – горячо шептала она. – Уйди с глаз моих долой!

Конечно, разревелась. Эдик заглянул было в переднюю, но Стаська втянул его в комнату.

Я готов был задушить себя собственными руками. Я никогда не думал, что я способен на такие чувства. У меня разрывалось сердце от жалости к ней и от такой любви, что… Я чувствовал, что сейчас расползусь здесь на месте, как студень, и от меня останется только мерзкая сентиментальная лужица.

– Ты… ты… – шептала она, – тебе бы только мучить… Я так обрадовалась из-за апельсина, а ты… С тобой нельзя… И очень хорошо, что у нас ничего не будет. Иди к черту!

Я поцеловал ее в лоб, получил еще раз по щеке и стал спускаться. Идиот, вспомнил про туфельки! Это было в тот вечер, когда к нам приезжала эстрада. Я крутился тогда вокруг певицы, а Катя пошла к Сергею танцевать. Кретин, как я мог подумать такое?