Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова

За дверью Кнопф принялся читать свой монолог на бис.

– Откуда вообще все это? – спросила моя собеседница, указывая на мою хвойную шапочку.

– Вам понравилось?

– Да не в этом же дело. Ну, понравилось. А-а, поняла, эту пьесу придумали вы. Так? Наум говорил правду – с вас еще и не то станется.

– Погодите, погодите! То, что мы все здесь, это трагическая нелепица. Машенька под замком, отец мой убит, дети… Вы что думаете, стрельба, переход через границу – все это пройдет даром? А мои дети?

Тут в гостиной снова захлопали, застучали стульями.

– Два слова, – сказала она, – неужели дети перенесли эти приключения так спокойно? Почему они, наконец, не рвутся к родителям? Изображают тут…

Публика густо пошла из каминной, и нас разнесли. Вот что мне не приходило в голову: эти детишки лишились не родительской ласки, а твердой руки Кафтанова да, может быть ревнивого Алисиного присмотра. С другой стороны, Кнопф – тут, я тоже. Интересно…

Около лендровера Ваттонены разговаривали: топырили губы, поводили носами, похлопывали автомобиль, точно жеребца. Когда дети забрались внутрь, Юхан подозвал меня и принялся двигать руками. Жесты свои он сопровождал уханьем и хмыканьем, и выходило, что нынешнее представление не последнее.

– Еще бы, – сказал Кнопф, когда мы тронулись, – Такой фурор!

По дороге к усадьбе Кнопф потребовал остановиться, как видно, успел выпить пива с кем-то из соотечественников. Он вышел на дорогу, крякнул и ушел, хрустя снегами. Мы стояли, окруженные монолитной тишиной, и старались дышать потише. Потом послышались хлопки ветвей по одежде, и метрах в пятидесяти от нас на дорогу выбрался Кнопф. Даже в темноте было видно, как он бестолково мечется и вскидывает руки, точно сдается кому-то. При этом Кнопф молчал.

Когда между нами оставалось метров двадцать, стало видно, что над Володькой кружится птица. Огромная (я даже подумал, что она сейчас сцапает коллегу и унесет его к чертовой матери), с туловищем, похожим на обрубок старого дерева. Жуть! Жуть!

Кнопф добежал и ткнулся в бампер. Существо опустило к земле правое крыло и скользнуло к лесу. Помнится, Нина плакала.

– Вот история, – сказал Кнопф. – Я ведь так и не успел. Тут не то что чего, а и совсем помереть можно.

Я подумал, что Кнопф молодец. Девять из десяти с перепугу забрались бы в чащу, а он просто задал стречка на полсотни метров да и вышел на дорогу. Но говорить я ему ничего не стал. Нина все плакала, и я принялся рассказывать ей что-то.

Когда дети улеглись, и Ваттонен ушел свои покои, Володька сказал:

– Ты, Барабан, не понимаешь, а Ваттонен редкий человек. Не скупится. Я ему на камин только показал, и – готово дело.

Мы поглядели на пламя.

– Удивительно, – молвил Кнопф, – я не мог придумать, как мне тебя уговорить у камина посидеть, а ты – сам остался. А почему? Не хочешь, не говори. А вот что ты мне скажи: что за баба на представлении была? Нет, она тебе чего сказала? И что ты, Барабан, сказал? Вот, вот, я так и знал. Будешь теперь в камин глядеть. Смотри, Шурка, спалишь морду, и поделом тебе!

Со столика справа от камина телефон позвал нас тоненькими свисточками.

– Ты поди, – сказал Кнопф, – разбуди скотовода. Разбуди, разбуди – он тебя уважает.

Я снял трубку, и отчетливая финская фраза прозвучала.

– По-фински говорят, – глупо сообщил я Кнопфу.

– Небось, в Финляндии сидим, – отозвался коллега, а в трубке тот же голос выругался по-русски.

– Говорите, – убеждал он кого-то, – говорите сами, Швайфель!

И я услышал Наума.

– Мать честная! – сказал я, – у вас, однако, скорость…

– Не будем обо мне. Как там Бусыгина? Спит? Гм. Ага. Живете, значит, весело, но режим соблюдаете.

– Наум, милый Наум, что с Маней?

– А что, собственно? Ну, гуляет маловато. Можно сказать, совсем не гуляет. Так ведь это не смертельно. Нет, Барабанов, вы меня не перебивайте, вы отвечайте, это очень важно. Как там у вас Кнопф? У вас ведь есть человек по фамилии Кнопф?

Я залепетал что-то. Я почему-то страшно испугался, что Кнопф поймет, что разговор о нем. Но он сидел спокойно и даже к разговору не особенно прислушивался.

– Александр Васильевич, – вернулся встревоженный голос Наума, – Куда вы запропастились? Так что, Кнопф – он есть?

– Есть, – отвечал я, поднявши глаза к покоям Ваттонена. – Но он спит.

– А вы разбудите. Наши новые знакомые будут рады услышать от меня, что Кнопф жив-здоров. Вы же должны понять, что для всех нас очень важно, чтобы они были рады.