Андрей Ларченко-Солонин - Инок

По шоссе ехали часа четыре, а потом еще примерно столько же по размытой осенними дождями горной дороге. Когда, наконец, уже в полной темноте грузовик остановился у кромки леса, взобравшись почти на самую вершину хребта, люди начали буквально вываливаться наружу. Все очень устали. Выбросив находящееся в кузове снаряжение и продовольствие, устроили привал. А машина, обдав всех очередной порцией грязи и копоти, уже исчезла за деревьями. Еще минут пятнадцать был слышен натужный рев её двигателя, то взбирающегося вверх по крутому склону, то захлебывающегося водой при преодолении очередной разбушевавшейся речушки. Вскоре все стихло. Они остались совершенно одни, один – на – один с диким и необузданным горным краем, где человек появляется не так часто. Один – на – один с краем, который не слишком-то приветливо относится к людям. И, наверное, у гор есть на это свои причины.

Закрыв за Сергеем дверь, Таня еще долго стояла возле окна и разглядывала снующих туда-сюда по тротуару людей. Неприятное предчувствие грызло душу. Она вдруг стала понимать, что этот человек, который только что уехал в кузове скрывшегося за поворотом грузовика, был бесконечно дорог и, несмотря на то, что они все время ссорились и ругались, казался сейчас гораздо надежнее и ближе всех остальных. Что-то подсказывало женщине, что она долго не встретится теперь со своим мужем. Стоявшая гнала эти мысли прочь, но они возвращались вновь и вновь и, казалось, вовсе не собирались спрашивать ни у кого на это разрешения.

«Тьфу ты, – разозлилась вдруг на саму себя, – ерунда какая-то», – и, отойдя от окна, пошла на кухню греть кофе. Скоро должен прийти из школы сын.

Стук в дверь отвлек от мрачных мыслей. На пороге стоял Артем. Мать поцеловала школьника в щеку.

– Проходи, раздевайся, будем обедать.

Мальчик подсел к ней за стол.

В последнее время его поведение вызывало сильную тревогу. Ученик иногда стал прогуливать занятия, не проявляя ни малейшего желания учиться. Уроки делал из-под палки, и с каждым днем становилось все сложнее и сложнее совладать с ребёнком. Так долго продолжаться не могло. Разговора не получалось. Он постоянно спорил о чем-то, не желая даже выслушать. Это выводило из себя. Таня начинала кричать, ругаться, а иногда даже хваталась за ремень.

А Артем, между тем, хотя и не желал учиться и совершенно ничего не читал, вместе с тем рос подростком очень неглупым.

– Мам, а мам, – проговорил он, тщательно пережевывая бутерброд, – а что, дядя Сережа надолго уехал?

– Я точно не знаю.

– Послушай, мам! Давай я сгоняю к папке, пускай пока с нами поживет. Он и зарабатывает намного больше, чем этот.

Таня ударила его, несильно, по губам, не дав договорить. Сын встал и пошел в комнату, что-то зло бубня себе под нос. Что именно, не расслышала или, быть может, просто не хотела слышать. Женщина поняла, что теперь, когда Сергей уехал, мириться им стает гораздо сложнее. Ведь нет общего козла отпущения, на котором всегда можно выместить злость. Она прекрасно понимала также, что постепенно теряет контроль над ребёнком.

«Нужно срочно что-то делать». И Тане вдруг показалось, что она нашла выход. «Пусть с мальчиком поговорит Вадим. Такой сильный человек, как Вадик, должен, несомненно, стать авторитетом для него и, конечно же, окажет благотворное влияние. Сегодня вечером мужчина непременно позвонит, – они договаривались, – и, наверное, назначит встречу на завтра, в кафе. Там, вдвоем, наедине, можно спокойно все обсудить». Скорее всего, новый друг тоже жаждет этой встречи, наверное, хочет сказать что-то важное.