Андрей Ларченко-Солонин - Инок

Для конца апреля на улице стояла довольно холодная погода. Речка представляла собой огромную массу мутной воды, уносящейся бесконечным потоком куда-то далеко, в манящую и зовущую к себе неизвестность. Заходить в воду не спешил, прекрасно понимая, что река может стать его последним пристанищем в этой жизни. Наконец, сделав резкий выпад вперед, спрыгнул в бурлящий поток перед самым носом огромной свирепой морды своего преследователя. Косолапый ещё немного потоптался на берегу, с удивлением разглядывая в воде свою же собственную растерянную гримасу. После чего, бесцельно поторчав в прибрежных кустах черёмухи, понуро поплелся обратно.

Волчонок реку переплывать, конечно же, не собирался. Вернее сказать, он просто не смог бы этого сделать. Слишком сильным оказалось течение, и слишком широка пополненная весенним паводком стихия. Мишка, в свою очередь, рисковать тоже не хотел. Его организм и без того ослаб за долгую и голодную зиму. К тому же, несчастного, в буквальном смысле этого слова, воротило от одного только вида холодной и мутной воды, а потому, преследования решил не продолжать. На такой вот маневр зверь никак не рассчитывал. Когда щенок спрыгнул в воду перед самым носом мохнатой морды, он посчитал его дураком, а сейчас, наверное, считает уже покойником. А «утопленник», между тем, проплыв метров триста вниз по течению, вылез обратно на берег, а вернее сказать, попытался это сделать. Не найдя в себе сил полностью выбраться из воды, упал прямо в прибрежной луже.

«Что же нужно косолапому хищнику в это время на вырубках? Возможно даже, это тот самый зверь». Почуяв недоброе, осторожно двинулся по следу. Дорога шла всё время под гору, и идти было нетрудно. «До медведя еще далеко. Шаги слышно метров за триста». Волк побежал. На его звериной душе становилось все тревожнее и тревожнее. Что это за тревога, он объяснить не смог бы даже себе. Но тем не менее бежал все быстрее до тех пор, пока отчетливо не стал различать хорошо знакомый запах медвежатины. Мишка шел уверенным шагом, не торопясь, но было ясно, что он прекрасно знает то, куда и зачем идет.

Так прошли еще километра два, пока не вышли на вырубки. Сделав небольшой круг по лесу, косолапый улегся в близлежащих кустах. Его спутник притаился у кромки оврага примерно в двухстах метрах с подветренной стороны так, что его сложно было обнаружить по запаху. Осмотревшись вокруг, наконец, все понял: «Мохнатый разбойник пришел к дяде Федору полакомиться медом с пасеки, а сейчас, лишь выжидал темноты». Пчелы зимовали на улице, и, сломав деревянную изгородь, можно без труда добраться до их запасов.

В избе топилась печка. Наверное, там полно всякой еды. Он вспомнил, что с утра ещё ничего не ел. Но сейчас не до этого. Дядя Федор бросал снег, сновал туда-сюда по двору, занимаясь своими обычными, понятными ему, но совершенно непонятными для других жителей леса делами. Медведь дремал в кустах. Волк тоже улегся на снег. Он не умел говорить и поэтому не мог просто подойти и объяснить человеку, какая опасность над ним нависла, а поэтому решил ждать и, если понадобится, то прийти старику на помощь в самую нужную минуту.

Остаток дня пролетел незаметно. Начинало смеркаться. Зимний лес готовился ко сну. Казалось, что все вокруг замерло. И лишь притихшее журчание ручья да еле слышный шум ветра нарушали всеобщее безмолвие. Темнота подступала незаметно. Зимние сумерки быстро опускались на землю. Лес как-то неожиданно и сразу погрузился в сладкую дремоту.

«Сейчас можно надеяться только на нос и уши». В окнах избы мерцал огонек свечи. Долгими зимними вечерами дядя Федор обычно ремонтировал домики для пчел – ульи. В кустах, где отдыхал медведь, вдруг послышался треск сучьев. Мохнатый разбойник встал. Наверное, он готовился к наступлению.

«Пора начинать действовать». В несколько прыжков достиг изгороди и нырнул в хорошо знакомую дыру в штакетнике. Затем, уже не торопясь, прошел в противоположный угол пасеки и улегся за аккуратно сложенной поленницей дров. В тот момент, когда мишка будет потрошить ульи, он не станет разбираться в том, кто это разгуливал здесь посреди ночи. В такие минуты совсем не до этого. Собаки дяди Федора знали серого совсем недавно, но относились к нему на удивление дружелюбно. Вот и сейчас два черных пса миролюбиво помахивали хвостами. Но скоро от их миролюбия не осталось и следа.

Со стороны леса по направлению к изгороди послышались знакомые неторопливые, но вместе с тем уверенные и наглые шаги. Не – званый гость решил приступить к ужину. Ограда разлетелась в щепки с первого же удара. На пасеку вошёл, словно к себе домой. Подойдя к крайнему улью, встал на задние лапы. Собаки, заливаясь истошным лаем, бесились на привязи. На крыльце послышался шум, и на улицу с ружьем в руках, вышел человек. Старик выстрелил в воздух, перезарядил ружье, и, спустив псов с цепи, двинулся в сторону непрошеного гостя, видимо, намереваясь прогнать того прочь. Он рассчитывал, что «бандит» испугается и убежит. Но мишка и не думал уходить. На собак он вообще не обращал внимания. Ближе, чем метра на три, приближаться к нему они боялись и способны были лишь на то, чтобы, лая до хрипоты, носиться вокруг, делая вид, что пытаются напасть. По всей видимости, попросту трусили.